Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…
Шрифт:
Прощай, я боюсь как бы мое письмо не опоздало на почту».
«18 августа 1835 г. (Черная речка)
Мой муж поручает мне, дорогой Дмитрий, просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я тебе посылаю в этом письме. Она ему крайне нужна и как можно скорее; он просит тебя указать срок, к которому ты сможешь ее ему поставить. Ответь мне пожалуйста как только ты получишь это письмо, чтобы он знал подойдет ли ему назначенный тобою срок, в противном случае он будет вынужден принять соответствующие меры. Прошу тебя, дорогой и любезный брат, не отказать нам, если просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит.
Ты наверно будешь очень удивлен получив от меня два письма подряд. Что касается процесса, то муж хочет предупредить о нем Вигеля и министра Дашкова, чтобы когда дело поступит к ним, они рассмотрели его хорошенько до того
Прощай дорогой и любезный брат, нежно целую тебя и горячо желаю успеха в твоих делах. Катинька уже тебе писала о деле Ртищева [77] . Все, кому мы показывали эти бумаги, очень не советуют тебе начинать его, потому что дела подобного рода могут вестись только между близкими друзьями, или людьми, честность которых не вызывает сомнения и всеми признана, иначе это только повод для процесса; я думаю, что Ртищев не может быть отнесен к числу таких людей.
Нежно поцелуй Маминьке ручки, я рассчитываю написать ей завтра».
77
Ртищев – заимодавец Дмитрия Николаевича. Впоследствии «злой гений» и его и Натальи Ивановны, которая также была должна ему значительную сумму.
(1 октября 1835 г. Петербург)
«Я получила недавно твое письмо дорогой Дмитрий, и если я не написала тебе раньше, то только потому, что для того, чтобы дать тебе ответ по поводу бумаги, мне надо было повидать Плетнева, который взялся за это дело в отсутствие моего мужа; он тебя очень просит прислать ее в ноябре, к январю это было бы уже слишком поздно. Тысячу раз благодарю тебя от имени моего мужа за то, что ты был так любезен и взялся за это дело.
Что касается процесса, я сделала все возможное. Прежде всего, как только я получила твои бумаги, я велела снять с них копию, чтобы дать ее Лерху, которого я попросила зайти ко мне. Я с ним говорила о нашем деле, просила взяться за него и просмотреть все бумаги. Несколько дней спустя он прислал мне все бумаги обратно с запиской, в которой пишет, что он не может взяться за дело, потому что оно уже разбиралось в Москве; он говорит, что следует подать прошение Государю, который решит может ли оно слушаться в Петербургском Сенате. Не будучи довольна этим ответом, я обратилась к господину Бутурлину, который не отказал в любезности прочитать все бумаги. Он нашел, что мы правы, а действия противной стороны – бесчестное мошенничество. Он мне посоветовал встретиться с Лонгиновым, взять обратно прошение, если это возможно, чтобы написать его снова от моего имени, потому что, ты извини меня, но мое имя и моя личность, как он говорит, гораздо больше известна его величеству, чем ты. Впрочем, добавил он, достаточно, если вы поставили там свою подпись. Но так как я не помнила наверное подписала ли я его, я попросила через мадам Загряжскую свидания с Лонгиновым. Оно мне тут же было предоставлено. Я поехала к нему в назначенное им время, и вот результат моего разговора с ним. Он начал с того, что сообщил мне, что наше дело еще не пересматривалось, потому что чиновник, который должен был им заниматься, был болен воспалением легких и даже при смерти, но что накануне моего прихода наше дело извлекли из забвения, в котором оно находилось, и теперь они отложили все дела, чтобы заняться только нашим; оно очень серьезно, добавил он, и потребует по меньшей мере 15 дней работы. По истечении этого времени, сказал он, я смогу дать вам ответ, если не официальный, то хотя бы в частном порядке. На мой вопрос могли ли бы мы рассчитывать на то, что он будет голосовать за нас, он ответил, что прочел наше прошение и ему кажется, что мы правы, но что его одного голоса недостаточно, так как кроме него имеются еще шесть человек, которые должны решить будет ли слушаться наше прошение. Что касается наложения ареста на наше имущество, то тебе нечего опасаться до тех пор, пока они не вынесут какого-либо решения. Он говорит, что дал тебе бумагу, которую ты можешь показать в случае, если тебе будут устраивать какие-нибудь каверзы; она подтверждает, что закон полностью на нашей стороне. А теперь я хочу узнать кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-нибудь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь привлечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы узнать: является ли правая рука Лонгинова, то есть лицо, занимающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно. Как только я узнаю это точно, я тебе дам знать.
А теперь я поговорю с тобой о деле,
Прощай, дорогой братец, нежно целую тебя, а также Сережу и Ваню. Поблагодари пожалуйста последнего за память. Мать пишет, что он просил передать мне много добрых пожеланий».
Надежды Пушкина на «Историю Пугачевского бунта» не оправдались. Книга вышла в свет в конце декабря 1834 года и первое время продавалась хорошо, но вырученные деньги ушли на уплату самых неотложных долгов. «…Пугачев сделался добрым исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев оброчный мой мужик! – пишет Пушкин 20 января 1835 года Нащокину. – Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату».
Однако уже через три-четыре месяца продажа почти прекратилась: круг людей, интересовавшихся историческими книгами, был очень ограничен. После смерти Пушкина большая часть тиража оказалась нераспроданной. Таким образом, вместо предполагавшихся 40 тысяч Пушкин выручил всего 16, и те растаяли мгновенно.
Все это свидетельствует о значительном ухудшении денежных дел семьи.
Взяв на себя управление отцовским имением, он к тому же должен был погашать задолженность по нему, а также выплачивать родителям, брату и сестре их долю доходов. Лев Сергеевич безрассудно сорил деньгами, и Пушкину приходилось покрывать и его долги. Н. И. Павлищев, муж Ольги Сергеевны, также требовал увеличения выплаты ей содержания. В конце концов Пушкин вынужден был отказаться от своей доли доходов в пользу сестры. И, наконец, семья самого поэта увеличилась – стало трое детей. Будучи связан службой в Петербурге, он не мог заниматься чисто литературным трудом, который приносил ему необходимые средства на содержание семьи. К 1835 году у Пушкина было 60 тысяч долгу.
Все эти причины снова привели его к мысли уехать на некоторое время в деревню, где он мог бы без помех заниматься творческой работой.
14 июля 1835 года Пушкин писал Наталье Ивановне:
«…Мы живем теперь на даче, на Черной речке, а отселе думаем ехать в деревню и даже на несколько лет: того требуют обстоятельства». Очевидно, это решение об отъезде в деревню было принято и мужем, и женой совместно. В своих воспоминаниях о последних днях жизни Пушкина его лицейский товарищ К. К. Данзас писал, что Наталья Николаевна предлагала мужу уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга. И не нежелание жены, как писала об этом сестра поэта, а более важные причины принудили Пушкина отказаться от этого намерения.
Памятуя о своей первой неудачной попытке получить отставку, Пушкин решил просить отпуск на 3-4 года. Однако и на это последовал отказ Николая I. Ему было предложено как «вспоможение» 10 000 рублей и отпуск на 6 месяцев. Поэт, конечно, не мог принять этих денег. Отказавшись от них, он попросил займа в 30 000 рублей с удержанием в течение соответствующего периода его жалованья. На это последовало «высочайшее» согласие, но вместо шести месяцев отпуска дали четыре. Таким образом Пушкин связал себя на несколько лет службой в столице. Теперь ему надо было доставать деньги на покрытие второй половины долгов. Взяв отпуск, он уезжает в Михайловское работать.
«…Вот уже неделя как я тебя оставил, милый мой друг, – пишет Пушкин жене из Михайловского, – а толку в том не вижу. Писать не начинал и не знаю когда начну. За то беспрестанно думаю о тебе, и ничего путного не надумаю. Жаль мне что я тебя с собою не взял. Что у нас за погода! Вот уже три дня, как я только что гуляю то пешком, то верьхом. Эдак я и осень мою прогуляю, и коли бог не пошлет нам порядочных морозов, то возвращусь к тебе не сделав ничего…Сегодня видел я месяц с левой стороны и очень о тебе стал беспокоиться. Что наша экспедиция? Виделась ли ты с графиней К.[анкриной], и что ответ? На всякий случай если нас гонит граф К.[анкрин], то у нас остается граф Юрьев; я адресую тебя к нему. Пиши мне как можно чаще; и пиши все что ты делаешь, чтоб я знал с кем ты кокетничаешь, где бываешь, хорошо ли себя ведешь, каково сплетничаешь, и счастливо ли воюешь с твоей однофамилицей. Прощай, душа, цалую ручку у Марьи Александровне [78] и прошу ее быть моею заступницею у тебя. Сашку цалую в его круглый лоб. Благословляю всех вас. Теткам Ази и Коко [79] мой сердечный поклон. Скажи Плетневу, чтоб написал мне об наших общих делах» (14 сентября 1835 года. Михайловское).
78
Мария Александровна – Маша Пушкина.
79
Азя и Коко – сестры Натальи Николаевны – Александра и Екатерина.