Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…
Шрифт:
Итак, из этого письма мы видим, что в апреле 1839 года Местры уже были в Петербурге; летом они жили рядом с Пушкиными на даче.
А как сложились у Натальи Николаевны отношения с двором?
Сохранилось письмо неизвестной (очевидно, Нины Доля) от 10 апреля 1839 года к Екатерине Дантес, где она говорит о встрече, надо полагать, первой, Натальи Николаевны с императрицей в конце 1838 года:
«Натали выходит мало или почти не выходит, при дворе не была, но представлялась императрице у тетки, однажды, когда ее величество зашла к ней идя навестить фрейлину Кутузову, которая живет в том же доме [147] . Императрица
147
Во флигеле дворца.
Вряд ли эта встреча императрицы с семьей Пушкина была случайной. Вероятно, все было договорено заранее, и Наталья Николаевна привезла к Загряжской всех своих детей, чего, судя по письмам, она обычно не делала. Из письма мы узнаем и то, что был еще один «частный» визит Натальи Николаевны во дворец в апреле 1839 года. Императрице, вероятно, хотелось показать Наталье Николаевне и своих красивых детей.
До 1843 года Наталья Николаевна не бывала на дворцовых вечерах и приемах и почти не появлялась в великосветском обществе, и эти ее свидания с императрицей, возможно, были единственными за эти годы. О случайной встрече Натальи Николаевны с Николаем I в английском магазине накануне рождественских праздников в 1841 году сообщает друг Пушкина П. А. Плетнев: «Его величество очень милостиво изволил разговаривать с Пушкиной. Это было в первый раз после ужасной катастрофы ее мужа». По-видимому, этим и ограничились в 1839-1842 годы контакты Пушкиной с императорской фамилией. В вышеприведенном письме Нины Доля есть также такие строки:
«Александрина сделала свой первый выход ко двору в Пасхальное утро… но Натали не ездит туда никогда».
Но более того, мы имеем свидетельство самой Натальи Николаевны, что она совершенно не стремилась бывать при дворе. Вот что она писала в 1849 году П. П. Ланскому:
«Втираться в интимные придворные круги – ты знаешь мое к тому отвращение; я боюсь оказаться не на своем месте и подвергнуться какому-нибудь унижению. Я нахожу, что мы должны появляться при дворе, только когда получаем на то приказание, в противном случае лучше сидеть спокойно дома. Я всегда придерживалась этого принципа и никогда не бывала в неловком положении. Какой-то инстинкт меня от этого удерживает».
Вряд ли можно переоценить эти строки, свидетельствующие об истинном отношении Натальи Николаевны к придворным кругам. Обратим внимание на ее слова: «Я всегда [148] придерживалась этого принципа» – и отнесем их и к годам ее жизни с Пушкиным. Перед нами встает иной облик этой женщины – гордой и самолюбивой, боявшейся малейшего намека на неуважительное к ней отношение со стороны титулованных придворных. Следовательно, несправедливы упреки, которые ей бросали при жизни Пушкина и после его смерти, обвиняя в стремлении постоянно блистать на царских приемах и балах…
148
Курсив наш. – И. О. и М. Д.
Лето 1839 года Наталья Николаевна провела на даче на Каменном Острове. Судя по одному из писем Г. Фризенгофа, Екатерина Ивановна сняла там особняк и пригласила к себе любимую племянницу с семьей. В соседнем доме поселилась тетушка Местр, которая, как и предполагала Наталья Николаевна, не осталась в душном городе на лето. Вместе с Местрами на даче жили и молодые Фризенгофы. О тех и других в письме от 10 июля 1839 года восторженно отзывается Александра Николаевна:
«…Ты знаешь, я полагаю, что приехала тетушка
Осенью семейства Пушкиных и Местров поселились вместе в доме Адама на Почтамтской улице, Наталья Николаевна на первом этаже, тетушка с мужем и, по-видимому, с Фризенгофами – на втором. Таким образом, их родственные связи стали еще более тесными.
«…Не могу ничего особенно хорошего сообщить о нас, – пишет Наталья Николаевна брату 15 декабря 1839 года. – По-прежнему все почти одно и то же, время проходит в беготне сверху вниз и от меня во дворец. Не подумай, однако, что в царский, мое сиятельство ограничивается тем, что поднимается по лестнице к Тетушке».
«Что сказать тебе о нас, – читаем мы в письме от 7 марта (1840 г.). – Мадемуазель Александрина всю масленицу танцевала. Она произвела большое впечатление, очень веселилась и прекрасна как день. Что касается меня, то я почти всегда дома; была два раза в театре. Вечера провожу обычно наверху. Тетушка принимает ежедневно, и всегда кто-нибудь бывает».
Интересные сведения об этом периоде их совместной жизни с Местрами находим мы в письме Ивана Николаевича Гончарова от 12 ноября 1839 года:
«…Что сказать тебе о подноготной нашего семейства, которое я только что покинул; к несчастью, очень мало хорошего. Таша и Сашинька не очень веселятся, потому что суровое и деспотичное верховное правление не шутит [149] ; впрочем, в этом нет, пожалуй, ничего плохого, и я предпочитаю видеть, что есть кто-то, кто руководит ими, чем если бы они были одни в Петербурге, тогда было бы еще хуже. Они мало выходят и проводят почти все вечера в гостиной тетушки Местр, хотя и богато обставленной и хорошо освещенной, но скучной до невозможности. Бедная бывшая молодая особа [150] из всех сил старается делать все возможное, чтобы ее вечера были оживленными, но никто из общества еще не клюет на удочку скуки и бесцветности, которые там царят».
149
Имеются в виду обе тетушки: Е. И. Загряжская и С. И. Местр.
150
С. И. Местр.
Мимолетные впечатления Ивана Николаевича о вечерах супругов Местр вряд ли в полной мере справедливы. Граф Местр, по свидетельству современников, был очень интересным собеседником. Вот что писал Плетнев о Местрах 22 сентября 1843 года:
«…Он один из лучших в Европе живописцев, химиков и физиков. Словом, изумительный старик… Граф и графиня живут одни – двое умных и живых стариков; нельзя изобразить, как интересно видеть 80-летнего гр. Местра, желающего со всею готовностью души участвовать в умственных занятиях. До сих пор он пишет брошюры по части физики и отсылает их в Париж. Еще за два года он написал несколько картин масляными красками».
Несомненно, привлекало гостей в гостиную Местров и присутствие Натальи Николаевны и ее сестры.
«Пушкиных мы видим ежедневно и постоянно, – пишет Густав Фризенгоф брату 1 августа 1839 года, – я привык к ним и в общем их люблю, они значительно содействуют тому, чтобы салон моей остроумной тетки, который по самой своей природе скучнее всех на свете, был несколько менее скучным».
Как видно, и Фризенгоф иронически отзывается о вечерах Софьи Ивановны, но он, судя по его письмам, очень недолюбливал обеих тетушек, так что, вероятно, его суждение в какой-то степени пристрастно.