Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников

Вересаев Викентий Викентьевич

В начале тридцатых годов Пушкин читал у Колосовой, тогда уже Каратыгиной, в присутствии И. А. Крылова, своего «Бориса Годунова». Ему очень желалось, чтобы супруги Каратыгины прочитали в театре сцену у фонтана Дмитрия с Мариной. Но Бенкендорф постановки не разрешил.

Иван Иванович Лажечников

(1792–1869)

Сын богатого коломенского купца, разорившегося после ареста при Павле I. В 1812 г., против воли родителей, поступил в ополчение, участвовал в походе на Париж; позже был адъютантом при графе Остермане-Толстом в Петербурге. Жил он в нижнем этаже великолепного дворца Остермана-Толстого на Английской набережной. Приехал в Петербург некий майор Денисевич, служивший в провинции, в штабе одной из дивизий гренадерского корпуса, которым командовал граф Остерман-Толстой. Лажечников поместил

его в одной из комнат своей квартиры. Майор был человек малообразованный, очень плешивый и очень румяный, щеголявший густыми своими эполетами; любил кутнуть, любил и театр.

Однажды утром (дело происходило в 1819 г.) в квартиру Лажечникова вошел курчавый молодой человек невысокого роста, во фраке, в сопровождении двух гвардейских офицеров, и спросил майора Денисевича. Вошел Денисевич. Увидев спутников молодого человека, он немного смутился, но оправился и сухо спросил штатского, что ему угодно.

– Вы это должны хорошо знать, – ответил молодой человек. – Вы мне назначили быть у вас в восемь часов. – Он вынул часы. – До восьми остается четверть часа. Мы имеем время выбрать оружие и назначить место.

Денисевич покраснел и взволнованно ответил:

– Я не затем звал вас к себе… Я хотел вам сказать, что молодому человеку, как вы, нехорошо кричать в театре, мешать своим соседям слушать пьесу, что это неприлично.

Штатский повысил голос:

– Вы эти наставления читали мне вчера при многих слушателях. Я уже не школьник и пришел переговорить с вами иначе. Для этого не нужно много слов; вот мои два секунданта; этот господин – военный (он указал на Лажечникова), он, конечно, не откажется быть вашим свидетелем…

Денисевич прервал его:

– Я не могу с вами драться. Вы, молодой человек, неизвестный, а я штаб-офицер.

Офицеры-секунданты засмеялись. Штатский веско сказал:

– Я – русский дворянин, Пушкин; это засвидетельствуют мои спутники, и потому вам не стыдно будет иметь со мною дело.

Узнав, что перед ним – автор «Руслана и Людмилы», Лажечников решил приложить все старания, чтобы предотвратить дуэль. Он увел майора в соседнюю комнату, стал указывать ему на неприятные последствия, которые для него может иметь и отказ от дуэли, и сама дуэль. Не очень воинственный майор охотно дал себя убедить и согласился извиниться перед Пушкиным. Не давая ему одуматься, Лажечников ввел майора в комнату и сказал Пушкину:

– Г. Денисевич считает себя виноватым перед вами, Александр Сергеевич; он не имел намерения вас оскорбить.

– Надеюсь, это подтвердит сам г. Денисевич, – сказал Пушкин.

Денисевич извинился и протянул руку. Пушкин в ответ руки не протянул, сказал:

– Извиняю.

И удалился со своими спутниками.

В том же 1819 г. Лажечников оставил военную службу и занял должность директора училищ Пензенской губернии. Вся его дальнейшая служба проходила преимущественно по учебному ведомству. Пописывал он с юных лет, но обратил на себя внимание в начале тридцатых годов историческим романом «Последний новик». Успех романа дал Лажечникову смелость послать его Пушкину при следующем письме:

«Волею или неволею займу несколько строк в истории вашей жизни. Вспомните малоросца Денисевича с блестящими, жирными эполетами и с душою трубочиста, вызвавшего вас в театре на честное «слово и дело» за неуважение к его высокоблагородию; вспомните утро в доме графа Остермана, с вами двух молодцов-гвардейцев, ростом и духом исполинов, бедную фигуру малоросца, который на вопрос ваш, приехали ли вовремя, отвечал нахохлившись, как индейский петух, что он звал вас к себе не для благородной разделки рыцарской, а сделать вам поучение, како подобает сидети в театре, и что майору неприлично меряться с фрачным; вспомните крохотку-адъютанта, от души смеявшегося этой сцене и советовавшего вам не тратить блогородного пороха на такого гада и шпор иронии – на ослиной коже. Малютка-адъютант был ваш покорнейший слуга, – и вот почему, говорю я, займу волею или неволею строчки две в вашей истории. Тогда видел я в вас русского дворянина, достойно поддерживающего свое благородное звание; но когда узнал, что вы – Пушкин, творец «Руслана и Людмилы» и столь многих прекраснейших пьес, тогда я с трепетом благоговения смотрел на вас. Загнанный безвестностью в последние ряды писателей, смел ли я сблизиться с вами? Ныне, когда голос избранных литераторов и собственное внимание ваше к трудам моим выдвигает меня из рядовых словесников, беру смелость представить вам моего «Новика», счастливый, если первый поэт русский прочтет его не скучая».

Время

от времени Лажечников и Пушкин обменивались письмами. Интересно письмо Лажечникова от 22 ноября 1835 г., где он энергично отстаивает правильность своего отношения в «Ледяном доме» к А. Волынскому, Тредьяковскому и Бирону.

Отзывы современников рисуют Лажечникова как очень хорошего человека, благодушного и детски доверчивого к людям, чуткого к новым литературным веяниям, приветствовавшего молодые таланты. Он был, между прочим, в очень дружеских отношениях с Белинским.

Алексей Федорович Орлов

(1787–1862)

Пущин вспоминает: «Пушкин, либеральный по своим воззрениям, имел какую-то жалкую привычку изменять благородному своему характеру и очень часто сердил меня и вообще всех нас тем, что любил, например, вертеться у оркестра около Орлова, Чернышева, Киселева и других: они с покровительственною улыбкою выслушивали его шутки, остроты. Случалось из кресел сделать ему знак, он тотчас прибежит. Говоришь, бывало: «Что тебе за охота, любезный друг, возиться с этим народом! Ни в одном из них ты не найдешь сочувствия и пр.» Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать, что обыкновенно делал, когда немножко потеряется. Потом, смотришь – Пушкин опять с тогдашними львами! Странное смешение в этом великолепном создании!» Орлов в то время командовал лейб-гвардии конным полком, был генерал-адъютантом, любимцем Александра I. Побочный сын одного из екатерининских Орловых, графа Федора Григорьевича, младший брат М. Ф. Орлова (Рейна), члена «Арзамаса». Принимал участие во всех наполеоновских войнах, начиная с 1805 г. до взятия Парижа. Весной 1819 г. Пушкин не на шутку собрался поступить на военную службу, к большому огорчению друзей. Батюшков писал Гнедичу: «Жаль мне бедного Пушкина! Не бывать ему хорошим офицером, а одним хорошим поэтом менее. Потеря ужасная для поэзии! Зачем? Скажи, Бога ради!» Как раз Орлову удалось убедить Пушкина отказаться от своего намерения. Пушкин написал к нему послание: «К Орлову, отсоветовавшему мне поступить на военную службу».

О ты, который сочеталС душою пылкой, откровенной(Хотя и русский генерал)Любезность, разум просвещенный;. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Орлов, ты прав: я забываюСвои гусарские мечтыИ с Соломоном восклицаю:Мундир и сабля – суеты!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Смирив немирные желанья,Без долимана, без усов,Сокроюсь с тайною свободой,С цевницей, негой и природой,Под сенью дедовских лесов;. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И буду ждать. Когда ж восстанетС одра покоя бог мечей,И брани громкий вызов грянет,Тогда покину мир полей;Питомец пламенной Беллоны,У трона верный гражданин,Орлов! Я стану под знаменыТвоих воинственных дружин;В шатрах средь сечи, средь пожаров,С мечом и лирой боевой,Рубиться буду пред тобойИ славу петь твоих ударов.

Странно, что о роли Орлова в данном случае такие близкие к Пушкину лица, как его брат Лев и Соболевский, сообщают как раз противоположное: Лев говорит, что Орлов советовал Пушкину «оставить свое министерство и надеть эполеты», а Соболевский сообщает, что Орлов отговаривал Пушкина только от поступления в гусары, а предлагал служить у него в конной гвардии.

14 декабря 1825 г. Орлов три раза водил свой конногвардейский полк в атаку на каре мятежников. Солдаты шли в атаку неохотно, атаки были отбиты залпами восставших и поленьями рабочих. Однако за приверженность свою к Николаю Орлов был за это дело возведен в графское достоинство. Стал одним из приближенных к Николаю лиц. После смерти Бенкендорфа назначен был шефом жандармов и главным начальником Третьего отделения. В 1851 г. произведен в князья и назначен председателем государственного совета и комитета министров.