Пушкин. Частная жизнь. 1811-1820
Шрифт:
Орлов предложил себя в заложники до истечения перемирия, чтобы все-таки вырвать у французов капитуляцию, пусть на других, более мягких условиях, чем у них были полномочия принимать. Главное разногласие касалось права выхода войск не на ту дорогу, которую указывают им союзники, а на ту, которую они пожелают выбрать. Нессельроде снова отправился к государю, дав честное слово маршалу Мармону, что нападения на Париж не будет, пока Орлов не переступит через русские аванпосты.
Париж, казалось, оцепенел в испуге перед решающим сражением, все, кто хотел и мог, уже бежали из него, но отель, где располагался маршал Рагузский со своей
В приемной маршала постоянно теснились знатные люди, ищущие достоверных известий; казалось, все знаменитости Франции собрались сюда; с беспокойством и страхом приезжали все новые и новые лица, но вот явилась и одна из главных фигур — господин Талейран, князь Беневентский. Он был спокоен и беспристрастен, как всегда.
Спустя довольно долгое время он наконец появился в гостиной, к нему стянулись из всех углов присутствующие. Он бросил им несколько коротких слов и, оставив их с жаром обсуждать сказанное, направился прямиком к Орлову, всеми брошенному и сидевшему в углу. Подойдя к нему, он сказал довольно громко и с некоторой подчеркнутой торжественностью:
— Милостивый государь мой, возьмите на себя труд повергнуть к стопам государя вашего выражения глубочайшего почтения, которое питает к особе его величества князь Беневентский.
— Князь, я непременно повергну к стопам его величества этот бланк, — ответил негромко Орлов, но ответ его был услышан в гостиной.
«Что за бланк такой?» — удивлялись одни ответу Орлова, другие просто смеялись над ним, не подозревая о тайном подтексте слов Талейрана, давно работавшего на русского царя.
Князь с улыбкой на устах, довольный, что его поняли, удалился.
После его ухода Орлов было совсем заскучал, но тут к нему подошел знакомец еще по Вильне, о чем они сразу вспомнили, Наполеонов адъютант генерал-лейтенант Александр де Жерарден.
После обеда, который начался в одиннадцать вечера, а закончился далеко за полночь, брошенный вновь всеми, Орлов уснул на стуле в углу зала.
— Вот сон победителя! — указал на него кто-то из военных.
— И честного человека, — прибавил другой.
А сам Орлов, сквозь неглубокий сон, с удовлетворением подумал, что Европа, которая, по утреннему выражению государя, должна была нынче ночевать в Париже, выражается в одном-единственном лице и спит сейчас сидя на стуле в отеле герцога Рагузского.
Он проснулся около двух часов за полночь, когда в зале снова возникло оживление — прибыл от императора Александра граф Парр и привез письмо Нессельроде.
«Господину полковнику Орлову.
Милостивый государь.
Его величество государь император по соглашению с г-ном фельдмаршалом князем Шварценбергом находит более выгодным для союзных армий не настаивать на том условии, которое было прежде предлагаемо для очищения Парижа; но союзники предоставляют себе право преследовать французскую армию по дороге, которую она изберет для отступления своего. Итак, Вы уполномочиваетесь вместе с г-м полковником графом Парром заключить конвенцию относительно сдачи и занятия Парижа на тех условиях, в которых мы согласились до отъезда моего с г-ми герцогами Тревизским и Рагузским.
Примите, милостивый государь, уверение в особенном моем к Вам уважении.
Граф Нессельроде
Бонди. 18/30
С письмом ознакомились и все остальные.
В четверть часа Орлов на коленях набросал проект капитуляции, который практически без поправок был всеми принят.
Заключался он восьмым пунктом, который гласил, что Париж передается на великодушие союзных государей.
Через час Орлов во главе депутации горожан ехал через Бондийский лес. Еще не рассвело, горели бивачные огни, солдаты чистили ружья, не зная, что боя уже не будет, и пили из манерок принесенное из ближайших трактиров вино, называя его красной водичкой. Орлов подумал про себя, что они готовятся торжествовать последний акт страшной борьбы, не зная, что война уже окончена.
К депутации вышел Нессельроде, а Орлов проследовал к государю, который принял его еще лежа в постели.
— Ну, что вы привезли нового? — спросил он с любезной улыбкой, видя по Орлову, что вести, кажется, хорошие.
— Вот капитуляция Парижа, — с поклоном подал Орлов бумагу государю.
Прочитав ее молча и сложив, государь засунул знаменательный акт под подушку.
После доклада Орлова он полежал еще некоторое время, закинув руки за голову, помечтал, потом встал и подошел к окну: денщик водил его любимую лошадку по двору Бондийского замка. Александру Павловичу в тот незабвенный день 31 марта 1814 года оседлали светло-серую лошадь Эклипс. Это была смирная лошадка, приученная к большому скоплению народа.
Потом по докладу Нессельроде принял парижскую депутацию и объявил всем, что у него нет врагов среди французов.
— У меня только один враг во Франции, он обманул меня самым недостойным образом, нарушил все договоры, все клятвы, употребил во зло мое доверие. Он внес в мое государство войну самую беззаконную и возмутительную, а потому я поклялся, что примирение между нами невозможно. Все остальные французы пользуются моим благоволением. Передайте, господа, парижанам, что я вступаю в их город не как враг, а как друг.
Отпустив депутацию, он оставил карликовидного, с большой головой Карла Нессельроде и велел ему отправиться в Париж, к Талейрану, ночной разговор с которым ему только что передал Орлов, чтобы обговорить все меры безопасности, которые надобно принять и которые следует поручить французской гвардии. В сопровождении всего лишь одного казака да австрийского офицера Нессельроде ускакал в Париж к Талейрану. Этот почти не говоривший по-русски дипломат стал за годы заграничной кампании незаменимым человеком. Был он в звании начальника походной дипломатической канцелярии, а влияние имел необъятное.
Нессельроде потом рассказал Александру, что Талейран встретил его за туалетом, широко раскрыв объятия и обсыпав его облаком пудры с парика. В прибытии Нессельроде, через которого он когда-то поставлял сведения императору Александру, предавая своего императора, он видел хороший знак, тем более самого дипломата он и в грош не ставил, памятуя о прежних временах, когда вел через него свою и двойную, и тройную игру на европейском бильярдном поле.
Хромой и горбатый тискали друг друга в восторге, кружились друг против друга в неуклюжем танце приветствий, и Талейран предложил Нессельроде выпить, несмотря на ранний час, шампанского и назвал его по-русски Карлушей, что Нессельроде, разумеется, послышалось.