Пушкин
Шрифт:
– Ягоды, говорят, означают слезы…
– …На днях мне стукнет 28 лет. Мысль, что я приближаюсь к тридцати годам, меня печалит и приводит в уныние. Меня тяготит мысль, что я старею.
Двое молодых людей – мешковатый, со вздернутыми плечами и с насмешливо-надменным взглядом поверх очков, князь Петр Андреевич Вяземский и сосредоточенно-серьезный, одетый с подчеркнутой тщательностью Николай Иванович Тургенев, сидели в некотором отдалении, не смешиваясь с остальным обществом.
– …Сколько было разговоров об этом лицее, какие надежды возлагали! И что же? Прислали к нам в коллегию оттуда молодых людей. Ни прилежания, ни усердия, почерка приличного и того нет. Да и на службе-то их не видно! Встречает тут на днях Иван
– В России власть имущие состоят из трех разрядов, – сказал Тургенев. – Одни – хотят и не умеют. Другие – умеют, но не хотят. Третьи – не хотят и не умеют. Но вот таких, которые бы хотели и умели, увы, не встречается.
– …А в Париже, вот пишут газеты, сильный ветер. Сдувает черепицы с крыш и кучеров.
– Как тебе не надоест сюда ходить? – пожал плечами Вяземский. – Слушать разговоры этих печенегов?
– Тебе этого не понять. Женатый человек этого понять не может. Повар здесь хороший.
Рокот гитарных струн, дым, чубуки, шампанское – гусары.
– Сижу у Брессона, народу полно. Наших не вижу. Союзнички одни красуются, да всякая парижская шушера. Вдруг входят наши, четверо армейских. Метрдотель подлетает к ним, изгибаясь – что господа изволят. А господа, видите ли, изволят шампанского – одну бутылку и четыре стакана. Тьфу, вашу… Я, конечно, сейчас же подзываю к себе этого метрдотеля и громко так на всю ресторацию заказываю – четыре бутылки шампанского и один стакан. Армейские смешались, заторопились, вытянули поскорее свою бутылку и деру. А я не тороплюсь. Пообедал как следует, выпил все четыре бутылки, а за десертом выпил еще кофе с приличным количеством ликера во славу русского оружия – знай наших! У немчуры глаза на лоб полезли. И, поверите, когда я выходил – твердой походкой, не покачнувшись – вся эта публика мне аплодировала.
– Да они тебя просто не знали. У тебя внутри, Каверин, наверное, какое-то особое устройство. Вот жрут же люди стекло, шпаги глотают…
– Ты материалист…
Каверин в расстегнутом ментике и белоснежной рубашке сидел в креслах. На коленях у него лежала гитара. Перед ним стоял высокий черный гусар, смотрел мрачно на него в упор и вел высоким голосом романс «Звук унылый фортепьяно».
Каверин, смеясь глазами, вдруг сделал «гром и молнию», – перекосил лицо и открыл рот. Это был его любимый фокус.
– Господа, я предлагаю выпить за Сашку Пушкина! Которого мы все любим и без которого мы соскучились!
– Кто соскучился без Сашки, тот пусть пьет до дна.
– Пойдем к нему, разбудим. Вот славно будет!
– Куда пойдем, куда пойдем? Он же болен.
– Мы его живо вылечим…
– Дурак ты, братец, он уже скоро месяц как лежит. Больной и беспомощный. Весь во власти врачей и любвеобильных своих родителей.
– Они же его умучают.
– Я предлагаю послать ему шампанское. Ящик шампанского. По себе знаю, холодное шампанское способно вылечивать пароксизм любой лихорадки.
– Да брось, охота тебе поить гостей Сергея Львовича! Пушкин головы поднять не может. Я сам разговаривал с доктором Лейтоном, который его лечит, он говорит, что не может поручиться за его жизнь.
– Дурак он этот твой доктор!
– Так выпьем за здоровье нашего Саши Пушкина. Пускай он поскорей освободится от своего эскулапа, а уж мы его на ноги поставим…
Он выпил, потом вынул вдруг саблю из ножен и пустил ее в стену. Клинок вонзился в дерево, трепеща. Каверин засмеялся счастливо.
– Да
Сверкнули обнаженные гусарские сабли, скрестились, на них была моментально водружена огромная сахарная голова. Кто-то обильно облил ее из бутылки ромом. И вот она запылала синим светом, причудливо освещая темную комнату.
Полней стаканы, пейте в лад!Перед вином благоговенье:Ему торжественный виват,Ему – коленопреклоненье!Герой вином разгорячен,А смерть отважнее стремится,Певец поет, как Аполлон,Умея Бахусу молиться.Любовник, глядя на стакан,Измену милой забывает.И счастлив он, покуда пьян,Затем, что трезвый он страдает.Полней стаканы…– Видеть я не могу эту постную аракчеевскую физиономию. Как посмотрю, на душе так скучно становится. За что нам бог такое наказание послал.
– Не понимаю, как государь не видит всю его подлость.
– Одним миром мазаны.
– Ну это ты брось. Здоровье государя-императора! Ура!
– Ура! В Россию скачетКочующий деспот…– Каверин, это твой ноэль [3] ?
– Где нам, дуракам, пить чай со сливками…
– Зачем я рубился с Наполеоном, чтобы таскать рапорты принцу Оранскому? Как только получу деньги, расплачусь и уеду отсюда к чертовой матери.
3
Ноэль – традиционная во Франции форма сатирических рождественских куплетов (от фр. Noёl – Рождество).
Кто там – шампанского, да холодного. Этот ваш фейерверк – пфу – мираж. Мою болезнь лечит только шампанское. Ибо какова болезнь, таково и лекарство.
– Где нам, дуракам, чай пить, да еще со сливками.
За окном светлело утро.
– Банк, господа! Прошу класть деньги на карты.
– Раевский, ты что? Не веришь?
– Время позднее. Прошу класть деньги на карту, боюсь спутаюсь…
– Нет, так ты не веришь?
– Да уйди ты. Мечи, Раевский, нам на дежурство скоро.
– Милостивый государь, я вас вызываю…
– Завтра…
– Немедленно, сейчас.
– На поле бранном тишина,Огни между кострами…– Крестьянин в законе мертв, но жив будет, если того захочет.
– Друзья! Здесь светит нам луна,Здесь кров небес над нами.– Захочет ли? Вы думаете, русский человек еще умеет хотеть? Взгляните на эти тупые, покорные лица. Разве вас не поражает их странная немота? В нашей крови, должно быть, есть что-то враждебное всякой мысли, всякому движению вперед. Равнодушное презрение ко всему, что есть долг, справедливость…