Пушкин
Шрифт:
Искания в разнообразных направлениях сказываются и в основном плане деятельности Пушкина — в художественной литературе. От Франции, чьи великие писатели были его первыми учителями, Пушкин все более склонен обратиться к Англии, высоко ценя Барри Корнуоля и Вальтера Скотта. «Британия — есть мать поэтов величайших», говорил еще Карамзин, утверждая, что с арены поэзии должны уйти «священные тени Корнелей, Рааинов, Вольтеров» В тридцатые годы Пушкин теоретически вполне разделяет это мнение, нередко отмечая глубокий упадок современной французской словесности, хотя на деле остается и теперь под ее обаянием. Стендаль, Мериме, Мюссе, Сент-Бев вызывают его похвалы и даже восхищение. Он, несомненно, интересуется Гюго и Бальзаком (хотя и с рядом оговорок). «Красное и черное» получает его высокую оценку задолго до признания этого романа европейской критикой. «Итальянские и испанские сказки Мюссе отличаются живостью необыкновенной, пишет Пушкин в 1833 году. — Драматический
73
«Альфред Мюссе решительно головою выше в современной фаланге французских литераторов Познакомься с ним и скажи ему, что мы с Пушкиным угадали и нем великого поэта, когда он еще шалил и farsait ses farces dans «Les contes espagnols» (выкидывал свои проделки в «Испанских сказках») писал П. А. Вяземский 23 января 1836 года Александру Тургеневу. Приехав в Париж в 1838 году, Вяземский посетил «своего и Пушкинского любимого поэта Альфреда Мюссе» (письмо Ал. Тургеневу, 3 сентября 1838 г).
В основном цикл этот представляет собою вольную передачу известных опытов Мериме, стремившегося воссоздать «местный колорит» придунайских народностей («Гузла, или антология иллирийских стихотворений, собранных а Далмации, Боснии, Кроатии и Герцеговине»). Но частично Пушкин пользовался песнями Вука Караджича и, вероятно, рассказами сербских воевод, посещавших в Кишиневе полковника Липранди. Возможно, что сыграли роль и воспоминания об одесских беседах с далматинцем Ризничем, издавшим в 1826 году «Сербиянку» Милутиновича. В этой поэме были разработаны некоторые эпизоды, послужившие и пушкинским песням, — убийство Кара-Георгием своего отца, прославление воеводы Милоша. Вообще темы героической борьбы за национальную независимость проходят основным мотивом через пушкинский цикл и придают ему подлинный исторический драматизм. Во всех песнях ощущается исконная близость поэта к языку, характеру, сказаниям, стиховому складу родственных балканских народностей, и это сообщает особую жизненность этнографической экзотике «Гузлы». Во всяком случае, романтические баллады Мериме зазвучали на русском языке в стихах Пушкина как подлинный эпос славянских народов.
Одной из этих песен — о Яныше-Королевиче — близка драма Пушкина «Русалка», не вполне свободная от автобиографических черт. Пусть Ольга Калашникова не превратилась в «наяду Сороти», разговоры князя с дочерью мельника и, может быть, его позднейшая тоска по ней, видимо, отражают подлинные черты отношений поэта к дочери крепостного бурмистра; расставшись с ней в момент, когда она готовилась стать матерью, Пушкин переписывался и, вероятно, встречался с ней значительно позже.
В своей разработке легенды о девушке-утопленнице Пушкин развернул тему старинной песни в подлинную народную трагедию. В немногих сценах мощно обрисованы главные характеры и раскрыт неумолимый ход их жизненных судеб. Классическая сцена прощания князя с дочерью мельника — одна из самых сильных страниц Пушкина по глубине и проникновенности психологической драмы. Бред сумасшедшего старика — вероятно, высшее достижение Пушкина в изображении безумия. В «Русалке» народ заговорил о своих личных страданиях и интимных потрясениях с непередаваемой силой и лиризмом. Богатая народными мотивами и речениями, эта драма-сказка поражает хрустальной чистотой своего стихотворного диалога и мелодичностью своих песенных слов. Новые творческие планы и замыслы отвели Пушкина от завершения этого глубокого и яркого создания. Но сохранившийся фрагмент получил общенародное признание и вызвал к жизни в творчестве младшего современника поэта — композитора Даргомыжского — один из первых и лучших образцов русской национальной оперы.
Литературные труды Пушкина получают официальное признание. В начале 1833 года он был избран в члены Российской академии. Из тридцати голосов Пушкин получил двадцать девять. Отказался голосовать за него только один «академик» — митрополит петербургский и новгородский Серафим, возбудивший пять лет тому назад дело о «Гавриилиаде». Пушкин, по свидетельству Катенина, «сначала довольно усердно посещал собрания по субботам, но вскоре исключительные толки о Словаре ему наскучили» Сохранился ряд иронических отзывов Пушкина о деятельности Российской академии и ее президента Шишкова, чье имя давало еще Пушкину-лицеисту темы для его первых эпиграмм.
Но от всех официальных почестей Пушкин уходил теперь в тихую пристань своего семейного быта. Он понимал уже стремление
Анри Сен-Симон (1760–1825).
С портрета пастелью Гиар-Лабиль, написанного в эпоху Директории.
В эти годы архивной и библиотечной работы Пушкин продолжал в самой жизни черпать материалы для своих произведений. Укрепляется его дружба с П. В. Нащокиным — товарищем Льва Сергеевича по Благородному пансиону. Натура широкая и страстная, игрок и кутила, Нащокин вынес из своего громадного жизненного опыта немало ценных впечатлений. Он вращался в среде колоритных типов старой разгульной Москвы. В декабре 1831 года Пушкин, гостивший у Нащокина, сообщает жене, что в квартире его друга беспрерывно толпятся «игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы». Поклонник Бальзака, Нащокин и сам обладал даром увлекательного и живого рассказа. Восхищенный этими устными повестями, поэт настоятельно убеждал своего друга писать воспоминания. Характерно его сообщение жене из Москвы: «Слушаю Нащокина и читаю мемуары Дидро».
Один из увлекательных рассказов Нащокина привлек особенное внимание Пушкина. Со времен «Братьев разбойников» его занимала тема социального протеста в форме организованного нарушения государственных законов вольным сборищем людей под главенством отважного атамана. Принадлежность этого предводителя к просвещенной среде и к дворянскому классу заостряла ситуацию и придавала романтической теме о Ринальдо-Ринальдини глубину сложной общественной проблемы. В «Романе на Кавказских водах» Пушкин имел в виду разработать такой мотив, изобразив офицера Якубовича главой лесных наездников-грабителей. Подобный же случай рассказал ему и Нащокин.
Он знал одного мелкого белорусского дворянина, некоего Островского, которого богатый и влиятельный сосед лишил имения путем ловкой судебной волокиты. Обездоленный владелец стал во главе своих крестьян для мести государственным чиновникам и всем своим обидчикам. Поверенный Нащокина, чиновник опекунского совета, достал Пушкину документ аналогичного дела «о неправильном владении поручиком Муратовым имением, принадлежащим гвардии подполковнику Крюкову». Этот материал уголовной хроники Пушкин решил разработать в романической форме. Вернувшись из Москвы, он приступает к работе над романом «Дубровский» и в три месяца заканчивает его (вернее, первые части романа, который в целом остался недописанным).
Вещь чрезвычайно удалась сюжетно. Избрав жанр приключенческого романа, Пушкин мастерски разрешил композиционную проблему. Все изложение строится на борьбе, то-есть на самом увлекательном принципе повествования. Судебная тяжба, чиновничий произвол, организация крепостных в отряд социальных мстителей, участие в этих событиях молодого гвардейца, ставшего атаманом своих людей и под видом француза-гувернера проникающего в дом обидчика, где он влюбляется в его дочь и грабит его гостей, — все это полно движения, неожиданных и увлекательных конфликтов и беспрерывно держит в напряжении внимание читателя.
Но авантюрность фабулы нисколько не снижает обычной для Пушкина глубокой жизненности и яркой правды изображения. С портретной выразительностью выписаны разнообразные типы екатерининской России, словно выхваченные романистом из самой действительности. Всесильный генерал-аншеф Троекуров, с его связями при дворе и широкой жизнью, малообразованный, но отличавшийся «необыкновенной силой физических способностей» напоминает знаменитого Алексея Орлова, о котором сохранился ряд записей Пушкина. Орловы были счастливыми соперниками Пушкиных на государственном поприще (о чем имеется свидетельство в «Моей родословной»). Троекуровский быт отмечен чертами жизни видных псковских самодуров: Л. А. Львова, державшего в страхе и раболепии уездных чиновников, или Д. Н Философова имевшего большой гарем из крепостных девушек.