Пушковое царствие

— Встать, суд идёт! — сказала помощник судьи и огромный зал Московского верховного суда дружно поднялся со своих мест. В помещение вошла судья в чёрной мантии, и когда она присела на свой стул, прозвучал сухой щелчок молотка об дощечку.

— Вот всегда мне нравилось смотреть, как они это делают — сказала Ольга Николаевна, которая сидела со мной рядом. Я улыбнулся. Мы уже «полгода» сидели в этом зале, и мне катастрофически этот звук надоел. Но так уж сложились обстоятельства, я был свидетелем всех этих преступлений. Сегодня, надеюсь, вынесут наконец-то вердикт над Ксенией Сергеевной, и она спокойно уедет в «ад». А мы наконец то

начнём приходить в себя, и заниматься своими повседневными делами. Не скажу конечно, что мне не нравилось ездить в Москву за счёт государства, и что меня новое руководство больницы практически сразу сделало заведующим хирургического корпуса. Перемены в моей жизни были конечно положительные. Но эта уголовная «кутерьма», всё-таки мне изрядно надоела. Я внимательно посмотрел на Никиту, который сидел рядом со мной с левого бока. Он постоянно ездил со мной, не смотря на череду операций, которую я ему учинил. Вот и сейчас он сидел, прямо, с загипсованными запястьями, и смотрел на происходящее с широко распахнутыми глазами.

— Обезболивающее принял? — спросил я.

— Нет Александр Степанович, не буду. Мужик, потерплю — ответил Никита и демонстративно отвернулся, чтобы я не увидел у него гримасу боли на лице. Я повернулся к Ольге Николаевне, и кивнул в сторону Никиты.

— Взяла обезбол? — спросил я.

— Конечно, он не стал пить утром? Вот ведь упрямый. Сейчас…

Мама уговорила сына путём нехитрых действий. Никита обиженно сопел, и запивал таблетку водой. Я улыбался.

Привычно посмотрев на «клетку», в которой сидело «главное зло», невольно залюбовался. Красивое лицо, и упрямый взгляд, идеальная фигура.

— Встать, суд удаляется для принятия решения — снова произнесла помощница судьи, и я удивился, что незаметно провёл в своей привычной компании целых четыре часа.

Мы все дружно встали, и проводили взглядами судью.

— Наконец то, — сказал Серёга, который сидел на следующем ряду, возле нас, — я думал, мы ещё раз сто съездим в Москву, уже и квартирку нам присмотрел. А чего, мы все в должности повышены, можем себе позволить, да?

— Ой, Серёжа, может пирожок хотите? — спросила Ольга Николаевна, и снова открыла свою необъятную сумку.

— Едрит — Модрит, она опять за старое. Как ты в суд то пронесла пирожки? Вот ведь неугомонная — смеясь, сказал я.

— А чего такое? «Стражи» закона нелюди что ли? Все мои пирожки хотят кушать, я их давно подкармливаю, с самого первого заседания.

Мы грохнули все от смеха, и прокурор поднял кулак, чтобы мы это дело срочно прекратили. Наконец, дверь открылась, и мы привычно встали со своих скамей.

— Приговор Именем Российской Федерации … — начала судья. Я буквально захрапел. Ну терпеть не могу, когда они начинают сорок минут все статьи переворачивать и зачитывать. Я очнулся от сна только тогда, когда судья объявила, что Ксения Сергеевна приговорена к двадцати пяти годам лишения свободы. И ей дали последнее слово.

— Я не признаю себя виновной. Всё, что я делала, я делала во имя науки.

Мы все «опешили» в зале, но надо понимать, это её право, так думать. Конвой её увёл, и мы наконец то начали выходить из душного помещения.

Когда вышли на улицу, я в душевном порыве, обнял всех по очереди. И посмотрев в небо, сказал.

— А теперь все в ресторан, будем «кутить», пока наш самолёт не позовёт нас домой.

Дружная стайка моих друзей «плотоядно» улыбнулась, и мы направились гулять по Москве…

Утро выдалось солнечным. Встав с первыми петухами, я счастливо потянулся и прибрав спальное место, рванул ухаживать за белой братвой, которая уже вовсю хозяйничала

на кухне. Откусанный цветок герани на подоконнике, перевёрнутая миска с молоком, и лужи, которые были повсюду, это ещё пол беды. Но вот где действительно была проблема, так это шарики коричневого цвета в моей сумке. По всей видимости, братаны и сёстры решили, что это их туалет. Писали они везде, а вот какали исключительно в мой походный рюкзак. Поздравив себя с бестолковостью и безалаберностью к своим собственным вещам, я быстро навёл порядок, и покормил пушистых и хвостатых новых друзей. Потом взял полотенце, и вышел в сени. Умылся и побрился я быстро, и мне нестерпимо захотелось искупаться. Когда я прошлый раз к ней приезжал, то купался на озере, которое находилось недалеко от дома. Пять минут пешком. Я рванул туда, предвкушая наслаждение от прохлады воды. Лёгкой трусцой пробежал эти метры, увидел прозрачное, как стекло воду. Скинул с себя всю одежду, и оставшись «в чём мать родила», нырнул в воду. Какое счастье. Купался долго, с наслаждением. Нырял, плавал и повернувшись на спину, ловил солнечные лучи, которые так и норовили поймать меня и опалить глаза. Когда вышел на берег, словил себя на том, что замёрз. Долго плавал. В предвкушение горячего чая и пирогов с яблоками, быстро натянул на мокрое тело одежду, пошёл к дому. Посёлок уже вовсю жил своей сельской жизнью. Повсюду были слышны кудахтанье кур и мычание не доенных коров. Окрики хозяев животных и мерное постукивание топора об дерево. Люди приступили к своим обязанностям.

Подойдя к дому, я обернулся. Глотая чистый воздух деревни впрок, чтобы прочистить себя и запастись им на подольше, я решил тоже нарубить дров. У бабы Нюры была старенькая банька, и я решил истопить её, помыться. Пройдя в сарай, обнаружил топор и чурбачок, с помощью которого рубят дрова. Нарубив целую кучу, оттащил её ближе к бане, чтобы к вечеру истопить её, да пожарче.

Зайдя в дом, улыбнулся. Маленькие пушистые проказники такое натворили, что бедная Нюра не знала за что браться. И смеялась, и ворчала одновременно.

— Дима, ты посмотри, что натворили они. Кошмар какой — то. Бестии белые. И ведь не сделаешь ничего, маленькие они, бестолковые. С одним бы справилась, ну с двумя, а тут семеро. И ведь все одинаковые. Одного скинешь с подоконника, два других таких же тут же запрыгивают. У меня в глазах двоится, или уже троится. Давай, помоги мне их усмирить.

— Да как их усмиришь, баба Нюра? Они же котята. Им бесполезно внушать, что так нехорошо делать. Мне в рюкзак все семеро покакали. Я с утра стирал сегодня.

Она засмеялась, пожурила очередного котёнка, который тёрся возле её ног с требованием добавки молока, и одев платок на голову, ушла готовить завтрак. Я же, пересчитав их всех, нащупал свой телефон, и набрал номер Ольги. Нужно было успокоить хозяйку, что я их не украл, а просто взял нечаянно. Трубку она взяла с первого гудка.

— Доброе утречко! Простите сердечно, — начал говорить я, — вчера умыкнул вашу переноску с семерыми котятами. Готов искупить вину и принести вам ваших красавцев. Не велите казнить!

— Да что вы, Дмитрий. Это вы простите великодушно. Отдала вам переноску, и забыла совсем про неё. Домой пришла, хвать, а котят нет. Вот думаю дура, сейчас очень плохо всем будет. Ведь животных у вас никогда не было, небось поимели проблем — скороговоркой сказала она.

— Ну было немного, не без этого. Но они клёвые такие, белые. И конечно наглые совсем. Покакали в рюкзак, пописали везде и сожрали все цветы на подоконнике. Зато какие песни мне на ночь пели. Один осмелевший, меня даже лизнул. Ну и одна, сеструха его, два раза куснула. Ничего, вытерпели. Готов принести вам их, куда скажете.