Пусть дерутся другие
Шрифт:
Приятно, чёрт возьми, что хоть кто-то за тебя. Пусть и номинально, без возможности помочь или облегчить положение, но приятно. Воодушевляет.
Презрительно посмотрев в глаза моей охране, Глен попрощался, сославшись на занятость, и скрылся в монтажной комнате, а меня повезли обратно, в столичную тюрьму, отличавшуюся от моего прежнего обиталища лишь географическим расположением, новыми оранжевыми мордами и наличием сокамерника — замкнутого типа с большой любовью к одиночеству.
***
Навестивший снова агент Ллойс был скуп на новости, ограничившись
Я же хотел подробностей. После некоторых препирательств, агент пошёл на уступки и, якобы по секрету, упомянул о назначенных слушаниях по делу Артура Бауэра. Состояние его здоровья пока исключает личное присутствие в зале суда, но в наш продвинутый век можно пообщаться и на расстоянии.
Упоминание, естественно, переросло в наставление о покладистости во имя помощи другу, для чего Ллойс потребовал повторить мою историю с самого начала, вычленяя из неё различные детали, обойдённые вниманием ранее.
Он записывал в принесённый с собой блокнот особые приметы сослуживцев по «Титану», их предпочтения, специализацию, и безграничное количество прочих мелочей, начиная от татуировок бандитов, с которыми мне удалось пересечься при неудачной диверсии, до числа вольнонаёмных работников на складах гуманитарной помощи.
Не видя смысла ерепениться, я давал показания (что занятно, не под официальную запись), однако сразу предупредил, что на новое интервью соглашусь лишь после конкретных подвижек по пересмотру тюремного срока. Ллойс, к удивлению, не спорил, признавая требование справедливым и вновь заверял в порядочности КБР.
Уходил агент, как мне показалось, с некоторым сожалением от того, что не успел сделать всё запланированное.
***
Сказать, что я был шокирован очередным поворотом в своей судьбе — значит ничего не сказать.
Перед обедом меня выдернули из камеры. Отвели к врачу, где устроили полноценную проверку состояния организма, по завершении заставив подписать целый ворох файлов с анализами, кардиограммами и итоговым заключением, что я вполне себе здоров и ни на что не жалуюсь.
Дальше пошло ещё чудесатее. Обратно в камеру меня не вернули, а отвели на вещевой склад, где служитель вручил мне джинсы, рубашку, кроссовки и нижнее бельё с носками. Всё новенькое, в упаковках, и очень дешёвое.
Переодевался там же, под бдительным присмотром охраны.
Из склада мы перекочевали в административную часть тюремного здания. Не выдержав неизвестности, я спросил у сопровождающего, в нарушение всех тюремных правил:
— Что происходит?!
— Ничего, — безразлично ответил тот, чем заставил нервничать ещё больше. Лучше бы наорал и наказанием пригрозил, чем вот так, нейтрально...
Снова начались подписи. За сданную оранжевую робу, за полученную одежду (повторно, до этого ставил автографы у кладовщика), за ознакомление со счётом от дантиста, который я обязан оплатить по выходу из тюрьмы (тянуло истерически заржать, при моей
Отчаявшись самостоятельно разобраться в происходящем, я вновь попытался вытряхнуть из тюремщиков информацию о своих грядущих перспективах, и вновь толком ничего не понял.
— Тебя перевозят.
Почему перевозят? Куда перевозят? Почему не переводят, а везут? К кому? Новые съёмки? Тайная аудиенция? С какого хрена я сдаю вещи и столько расписываюсь? Да при этапировании из одной тюрьмы в другую всей бюрократии хватило на одинокий сопроводительный файл!
Плодить вероятности можно до бесконечности, и мне только и оставалось, что ощупывать языком новые зубы, привыкая к отсутствию щербатины в пасти. Их в тюремной больнице вставили, перед интервью, чтобы провалом во рту не сверкал.
Можно считать, хоть на чём-то заработал.
— Ускоряйся! — покрикивали разнокалиберные чинуши, словно я куда-то опаздывал.
Из администрации по внутреннему переходу спустились в огороженный тюремными корпусами и массивными воротами двор, где уже поджидал специализированный автомобиль с глухим, без окон, отделением для транспортировки заключённых.
— Полезай, — распорядился сухощавый человек в сбруе конвойного, предварительно сковав мои запястья наручниками.
***
Поездка вышла длительной. Я даже успел вздремнуть, устав фантазировать на тему пункта назначения.
По звукам, доносившимся снаружи, машина сначала двигалась по городу, после по трассе, затем долго стояла, ожидая разрешения на въезд, снова стояла, но уже со скандалом — чужие голоса долго спорили о правах и полномочиях, пока не вмешался кто-то важный, оборвавший все пререкания одним махом, и мы проехали ещё немножко.
— На выход! — потребовали от меня, не успела дверь автомобиля толком распахнуться.
В открывшийся проём хлынул дневной свет, за ним немедленно заскочил тёплый ветерок, принеся с собой аммиачное амбре, по консистенции сходное с вонью топлива космических челноков. Я зажмурился, привыкая к яркости. А когда открыл глаза, то ошалел от знакомой картины. Передо мной — длиннющее взлётное поле, укрытое бетонными плитами и огороженное сеточным забором с предупреждающими надписями. Сбоку виднелся матовый бок чего-то до боли знакомого, с утопленным в корпус приводом погрузочного шлюза.
Ах ты ж ёпт... Да это челнок! Я в космопорту! Но как!
— Выходите, юноша, — в проёме, загораживая зрелище, появилась женщина средних лет. Со вкусом одетая, полная, в широкополой аристократической шляпе, прикрывающей лицо от солнечных лучей вуалеткой. — Ну же, не стесняйтесь.
Рядом с незнакомкой маячил строгий господин с планшетом в руках, державшийся несколько позади.
По автомобильному кузову звучно стукнул кулак.
— Просыпайся! Или тебя палками выгонять?!
Упоминание палок взбодрило.