Пустошь

Тепляков Андрей Владимирович

— Остаточные явления. Они сохранились. Не знаю, сколько еще они просуществуют, и что мы еще сможем найти, но я уверен — это опасно.

— И поэтому вы окружили Кубу постами?

— И поэтому тоже. Вы только представьте себе, что эти туннели могут существовать долго. Что тогда?

Анна не ответила. Смутился и Фришер.

— Извините. Я не должен был этого говорить.

— Хорек привез с собой людей, — сказала Анна. — Почему они погибли?

Фришер покачал головой.

— Я не знаю. Они были в порядке — все тесты показывали норму. Только у девочки было воспаление уха. Их

уже собирались отпустить. А потом… Вы знаете.

— И вы запретили ему привозить людей.

— Да.

— Значит, вы ничего не знаете о том, от чего они погибли?

— К сожалению.

Анна стала растирать пальцами виски.

— Что это за проект, «Прометей»? Военные исследования?

— Нет. Ничего такого. Фактически, это был довольно простой эксперимент, касающийся физики высоких энергий. Оборонного значения он не имел.

— И он не был засекречен?

— Не был.

— Вы знаете, что там произошло?

Фришер перестал вертеть в пальцах карандаш и посмотрел на нее.

— «Прометей» не мог привести к тому, что случилось, если вы это имеете в виду, — сказал он. — Ни теоретически, ни, тем более, практически. Не мог.

— Понятно.

Неожиданно у Анны разболелась голова. Пересказ произошедших с ней событий, как-будто вновь вернул ее туда. В пустошь. И опять возникло то иррациональное чувство, которое преследовало ее в Лаборатории — словно кто-то наблюдает за ней. Анна посмотрела на Фришера.

Майор сидел неподвижно, сплетя пальцы, уставившись на нее, словно на какое-то удивительное существо. Его карие глаза казались теперь почти черными, они глядели спокойно и внимательно, как будто Фишер старался запомнить ее черты. Анна почувствовала, что воздух в комнате стал плотнее, и даже яркий до того свет ламп сделался тусклым, приглушенным. Лицо Фришера начало расти и вдруг обрело необычную четкость, такую, что Анна могла рассмотреть мельчайшие морщинки возле рта и в уголках глаз. В комнате стало темно, и теперь Анна видела лишь эти черные, словно уголь, необычные глаза. Огромные, они заполнили собой все поле зрения, и ей показалось, что они светятся изнутри. Анна почувствовала чужую волю, рвущуюся к ней, сокрушая тонкие преграды ее собственного Я. Жадную, настойчивую.

Она тряхнула головой.

В тот же миг наваждение исчезло. Анна вновь увидела себя сидящей в зале и майора, спокойно глядящего на нее.

— С вами все в порядке? — спросил он.

Анна провела по лбу.

— Да. Кажется, да.

— Мне показалось, что вы вот-вот потеряете сознание.

— Наверное, я просто устала.

— А если нет?

— Простите?

Фришер открыл кейс и извлек оттуда длинную сигару. Несколько секунд он рассматривал ее, затем откусил кончик, сунул в зубы и старательно раскурил.

— Скажите, Анна, что вы думаете о пустоши?

— Я вроде бы уже говорила…

— Нет. Не то. Давайте так — какие слова первыми приходят на ум?

— Страшно. Одиноко. Безысходно.

— Да!

— Зачем вам это?

— Скажите — а вы сами верите в Бога?

— Я не понимаю!

— Майкл верил. И Бенжамин верил.

Анна посмотрела на него удивленно и промолчала, не зная, как реагировать на такие слова.

«Что

с ним? Что за чушь он несет?»

Фришер вытащил сигару изо рта и заговорил быстро, как аукционист.

— Вера — это дар. Самый ценный дар, преподнесенный человечеству. Голос, взывающий к божеству, слаб и незаметен. Но если их тысячи — этих голосов? Сотни тысяч? Миллионы? Какой посыл они способны дать! Представьте себе, что человечество на протяжении всей своей истории хотело узнать ответ на вопрос, как возник этот мир и где его начало. Молодой, еще слабый разум лишь робко вопрошал, но потом он окреп и стал требовать. А не получив ответа — барабанить кулаками в дверь, кричать и ругаться. Но и этого мало — надо вышибить дверь! Пусть Бог или Природа или кто там за ней — пусть он скажет. Они хотели знать!

Он замолчал и затянулся.

— А теперь представьте себе, что есть некая высшая сущность. Возможно Бог, а возможно и нет, просто люди воспринимают ее через идею Бога. И вопль миллионов голосов достиг ее, научные эксперименты, как неловкие отмычки, заскребли по замкам ее дома. И она пробудилась. Она встала и произнесла: «Я покажу тебе творение не человека!».

— И что произошло?

— Вы сами видели, что произошло.

— Я не понимаю.

— Эксперимент — это символ. Два разума, существующие на разных уровнях, способны общаться при помощи аллегорий. Пустошь и есть ответ на вопрос. Это образ, содержащий в себе разгадку. А «Прометей» — просто символ. Символ заданного вопроса.

— Ничего себе ответ! Пустошь ужасна!

— А почему вы думаете, что момент рождения должен быть прекрасен? Все живое рождается в боли и крови. И этот мир не исключение.

— Но как эта ваша высшая сущность могла создать такое? Ведь это жестоко!

— Абсолютный разум не оперирует производными понятиями. Истина — его единственное орудие.

— Все это очень странно. Сейчас вы утверждаете, что эксперимент «Прометей» на самом деле не привел к появлению пустоши, тогда почему, стоило Майклу отключить установку, как она исчезла?

— Я говорил, что эксперимент стал символом. Он послужил началу пустоши, он же послужил ей концом. Майкл только выразил волю. На самом деле, человек не ищет знания — он ищет власти. Пустошь не дала ее, она лишь принесла единственное следствие знания — боль. Вы не хотели боли, не хотели ответов, вы отказались от них.

Анна с сомнением покачала головой.

— Кто вы, Джеймс? Почему вы говорите мне все это?

— Я не смогу вам ответить, Анна. У великого всегда есть малое. Я — малое. Я мысль, облеченная в слово. Письмо. Мой адресат — вы.

— Я не понимаю!

— И не надо. Вам достаточно поверить.

— А Майкл? Что с ним? Он умер?

Фришер перегнулся через стол, наклонившись к Анне, и положил свою широкую темную ладонь ей на руку.

Комната и все предметы в ней колыхнулись, словно находились под водой. Черные глаза майора поймали взгляд Анны, и она почувствовала, что тонет, растворяется в них. Рука под его пальцами дрогнула, но сил высвободиться не было. Тело отказалось подчиняться, и последнее, что она увидела перед тем, как темнота поглотила весь мир, была его улыбка, такая теплая и такая далекая.