Пустоземские камни

Тырин Михаил Юрьевич

Земля ходила ходуном. Лианы скручивались, сползались к центру, ломая толстенные еловые ветви. Со стороны казалось, что весь этот участок леса накручивается на шнек мясорубки.

Мужики, ошеломленно вскрикивая и охая, начали пятиться. С пушечным грохотом переломилась пополам толстенная елка. Земля вспухала, покрывалась трещинами, из нее ползли и ползли могучие грязные корни.

– Уходим! – пронзительно крикнул Сева.

Все как по команде рванули к опушке. Миновали ее и, не останавливаясь, выскочили на пологий склон берега. Лишь здесь остановились

и обернулись.

В ельнике не прекращался хруст и треск. Верхушки самых высоких деревьев раскачивались в разные стороны. Отсюда казалось, что через лес движется великан, раздвигая путь могучими лапами.

И вдруг все стихло. Только потревоженные птицы истерично голосили и метались в небе да где-то стонала беспокойная корова.

– Ну, чего? Куда теперь? – сдавленно проговорил Сева.

– Не знаю, куда ты, – сказал Степан, в упор посмотрев на москвича, – а мы – нервы лечить.

– Вы чего? – встревожился Сева. Взгляд Степана был слишком уж многозначительным.

– А чего? По-моему, с тебя причитается, – и он протянул широкую, как лопата, ладонь.

– Ну да, ну да... – Сева поспешно залез в карман, выгреб горсть купюр и, не считая, положил на ладонь-лопату.

– Айда, мужики, за микстурой, – улыбнулся вмиг подобревший Степан.

* * *

К вечеру Ленечка Выкусь-Накусь ждал гостей.

У москвичей возникла проблема – хорошенько пропечь старого космонавта Олейника в баньке, дабы избавить хоть на время от радикулита. Само собой, все указали на Леньку, у которого была лучшая в поселке баня – большая, новая, пахнущая дымом, свежим деревом и чем-то еще, от чего сладко хватает сердце и делается хорошо на душе.

Гендос, уже твердо взявший на себя добровольные обязанности сотрудника по связям с общественностью, протянул Ленечке несколько денежных бумажек, завернутых в платок, и наказал:

– Сделай вроде банкета. Деньги общественные, извиняюсь, специально выделены.

Ленечка некоторое время ходил с этими деньгами, не зная, на что их употребить. Все продукты были свои: и соленья, и кровяная колбаска, и картошка, и самогон... Хотя самогон, пожалуй, не вписывался.

Ленечка сходил в магазин, где имелись водка и коньяк. Он раздумчиво побродил вдоль прилавка, прикидывая, сколько бутылок брать, как бы не ошибиться. Наконец, взял из расчета бутылка на двух человек и одна запасная, чтоб потом не бежать.

Кроме космонавта, в баньку был приглашен, естественно, Гендос, а также несколько мужиков, которых нестыдно было усадить на одну лавку со знаменитостью. Список приглашенных Ленечка составлял очень придирчиво и даже нажил на этом несколько врагов. Ясное дело, всем хотелось попариться с тем самым Олейником, послушать разговоры, всякие новости, да мало ли что...

Еще Ленечка позвал соседку, вдову Варвару. Не париться, конечно, а помочь собрать в саду столик, за которым вся компания могла бы посидеть после парилки.

К девяти стали подтягиваться участники мероприятия. Пришел Ызя, которого считали ученым, поскольку он был когда-то

женат на учительнице. Затем появился Веня Марафет – большой специалист по разным банно-лечебным процедурам. Вслед ему притопал с дальнего конца поселка Ледоколыч – бывший инженер корабельной верфи. Несколько лет назад он сбежал в сельскую местность от стервозной жены и тещи да так и прижился тут.

Космонавта привезли на машине. Парня, который сидел за рулем, тоже пригласили в компанию, но тот отчего-то отказался.

Мужики робели в присутствии Олейника, хотя тот был прост и обыкновенен, как любой из них. Он неторопливо поздоровался с каждым, затем присел под яблоню, умиротворенно поглядывая вокруг.

– Надо бы тяпнуть по маленькой, – тихо предложил Ызя Ледоколычу. И виновато добавил: – Как бы для начала разговора, понимаешь?

– Надо бы, – туманно согласился Ледоколыч, почесав затылок трубкой, но так ничего и не предпринял.

Наконец Ленечка позвал всех в парилку. На первом заходе стало ясно, что космонавт прекрасно во всем разбирается – как по бокам веничком пройтись, какого настоя плеснуть на камни, чтоб сделать в воздухе приятный аромат. Позже, когда языки у мужиков оболтались и все дули квас в предбаннике, мало-помалу завязался разговор.

– Домашний квас-то? – спросил Олейник. – Давно такого не пробовал.

– После бани лучше квас, чем пиво, – сказал Веня, подняв палец. – Оно для печени лучше. Пиво можно в любой момент принять, но сейчас надо квас.

– На орбиту пиво брать разрешают? – поинтересовался Ледоколыч, прочищая пальцем свою трубку.

– Не то чтобы разрешают, – пожал плечами Олейник. – Было, ребята коньяк с собой привозили.

– А чего ж, – проговорил Веня, – их и не обыскивают, когда летят?

– Нет, не обыскивают, – рассмеялся Олейник. – Немного личных вещей брать можно.

– А страшно в космосе? – подал голос Ленечка.

– Как сказать... Домой очень хочется. С орбиты ведь все видно – можно даже свой дом в телескоп увидеть.

– Зато когда прилетаешь, тогда полный отходняк, ага? – предположил Ледоколыч.

– Когда прилетаешь, тебя тяготение так плющит, что ни о чем не думаешь поначалу, – печально улыбнулся космонавт. – Это только по телевизору мы улыбаемся, а в жизни – нелегкие это минуты.

– А я слыхал, что, когда Гагарин прилетел, – таинственно проговорил Веня, – его на носилках унесли.

– Положим, Гагарин не так долго летал, чтоб его на носилках уносить, – ответил Олейник. – Хотя там случай был особый. Первый человек в космосе, первый раз – мало ли что с ним там стало...

– Да брехня! – наконец вступил в разговор Ызя. – Я другое слыхал. Гагарин на поле упал, а там люди работали. Подумали, шпион – да и поперли на него с вилами. Он им – товарищи, я Гагарин! Да какой там... Хорошо, вертолеты подлетели, еле отбили его от колхозников.

Космонавт на эти слова рассмеялся, но ничего не сказал. Гендос охотно подхватил смех, по-свойски поглядев на Олейника: мол, дикие люди, чего с них взять...