Пустячок с десятью нулями
Шрифт:
— Понимаешь, я ведь только часа два назад с ним по телефону беседовала, помнишь? Мы при тебе договорились, что я приду сюда, а тут…
Я беспомощно развела руками. Мол, вот какая неприятная штука произошла, но ничего теперь не исправишь, как ни старайся.
— А зачем ты к нему, собственно, заявилась? — подозрительно спросил Папазян.
— Господи, Гарик! Я же тебе уже сто раз объясняла! — с досадой проговорила я. — Подвозила я его вчера! Ну, попросил человек подвезти. На вокзал, говорит, опаздываю,
— В твоей машине? — уточнил капитан.
— Да. А сегодня я по этой книжке — опять же при тебе! — позвонила его знакомому, узнала его телефон и сама позвонила ему. Вот, собственно, и все.
— А дверь в квартиру, говоришь, была открыта? — прищурился Гарик.
— Конечно, — ответила я. — Неужели ты думаешь, что я бы стала взламывать ее? Никто не отзывался. Я заглянула в комнату, а здесь он лежит, мертвый…
— Так, значит, — произнес Папазян, по-видимому, что-то для себя подытоживая. — Интересная картинка…
Он не спеша прошелся по комнате и, оказавшись рядом с экспертом, колдовавшим поблизости от трупа, спросил:
— Ну, как там дела, что-нибудь есть?
— Ударили его, похоже, вот этим. Вот, смотри, даже кровь видно, — эксперт указал на огромную стеклянную пепельницу размером с пивную кружку, обильно покрытую многочисленными выступающими рубцами по всей окружности.
Пепельница напоминала скорее больших размеров шестеренку. Хотя, возможно, это была и не пепельница, и предназначалась сия стекляшка для чего-то иного.
— Наверное, не меньше килограмма весит, — добавил эксперт.
— А где ты ее нашел? — спросил его Папазян.
— Да вот здесь же она и стояла, — собеседник указал на верх книжного шкафа.
— Так, понятно, — сказал капитан, поднеся кулак ко рту и придав лицу задумчивое выражение. — Сергей Сергеевич, а у тебя что?
Сергей Сергеевич, пожилой, полноватый мужчина с лысеющей головой, в отлично сшитом, но уже довольно поношенном пиджаке поднял голову, отвлекаясь от Герасименко, промолвил:
— Смерть наступила примерно час-полтора тому назад в результате удара по голове твердым предметом. Черепно-мозговая травма. Более подробно я смогу тебе сказать уже после полного осмотра.
— Следовательно, у нас такая картина получается, — поделился своими выводами с окружающими Папазян. — Убийца взял вот эту посудину и одним ударом отправил свою жертву к праотцам, а затем не бросил ее, а аккуратно поставил. Причем не куда-нибудь, а на шкаф. Пусть это и не так уж высоко, но все-таки он мог бы, к примеру, поставить ее сюда — на стол…
Капитан показал на маленький столик в углу, с лампой под желтым абажуром.
— А может, нарочно поставил, чтобы подальше от глаз, — предположил
— Да нет! — не согласился с ним Гарик. — Спрятать он это мог бы и похитрее. Скорее всего, сам по себе он человек далеко не маленьких размеров. Ему легче было поставить это сюда, чем нагибаться к столу. Да и силы, и нервов у него, слава богу, хватает, не занимать.
— Проходил тут мужчина, высокий такой, я еще внимание на него обратила. Было в нем что-то такое очень странное, — вспомнила я.
— А что за мужчина? — спросил тот, кого звали Колей.
— Высокий, худой, носатый. Нос у него большой. Довольно молодой человек — лет тридцать или около того. Так странно все время озирался из стороны в сторону.
— Где ты его видела? — спросил Папазян.
— Здесь, во дворе. Я подходила, а он мне навстречу из подъезда.
— А что еще ты запомнила? Во что он был одет? Может быть, приметы какие особые? — явно оживился Гарик.
— На нем была светлая ветровка, белая. Или, скорее сказать — грязно-белая. Будто застиранная. Рубашка светло-голубая. Брюки темные. А вот обувь я не запомнила.
— Ну ладно, хорошо, — Папазян вздохнул, а я была благодарна, что он не стал высказывать своих дурацких шуток типа, что я обращаю внимание на всех подряд мужчин. Похоже, Гарик полностью окунулся в свалившееся на его голову благодаря мне дело. Ну и слава богу!
— Да, у него еще шрам над глазом, — услужливо подсказала я. — Вот тут, — я показала рукой, используя для пущей ясности свой лоб как наглядное пособие. — Маленький, но глубокий.
— Ну, это уже фоторобот, товарищ капитан, — удовлетворенно произнес Коля, обращаясь к Папазяну.
— Так глаз же — алмаз! — произнес с гордостью за меня Папазян. — Да, кстати, а записная книжка где? Ты все-таки мне ее отдай.
Я полезла в сумочку и, чего уж там греха таить, нехотя извлекла из нее коричневую записную книжку Герасименко. Мои движения как бы говорили Гарику: «Ну, до чего же ты бываешь мелочным!»
— Вот, — в моем голосе слышались еле заметные обида и раздражение. Хотя зачем, в сущности, мне теперь эта книжка?
Страж порядка взял книжку и, согнув странички, быстренько перелистал их, придерживая пальцем правой руки.
— Ну вот, теперь есть что почитать, — удовлетворенно произнес он, впечатленный обилием информации. — Да, и вот еще что, давай-ка пройдем на кухню. Мне нужно тебе кое-что сказать наедине.
Я пожала плечами и направилась в сторону кухни. Когда мы остались вдвоем, Папазян, немного смущаясь и потирая руки, сказал:
— У меня к тебе будет нижайшая просьба. Раз уж ты подкинула мне это дело накануне отпуска… Теперь уж никуда не денешься, но…
— А если короче, Гарик, — прервала я мямленье капитана.