Пустяки и последствия
Шрифт:
Ох, это неправильно, нехорошо, когда человек чувствует собственный запах и морщится от него, так быть не должно. Столько времени сидения в полуприкрытом прозрачными, но изрядно пыльными пластиковыми перегородками закутке, настолько сгущают и консервируют любые запахи, что их концентрация достигает точки, когда уже некуда деться от собственной физиологии, даже если речь всего лишь о паре капель выступившего пота. Торчишь, как карандаш, в пластмассовом стаканчике - никакие дезодоранты не помогут делу, не спасут. Становишься противен сам себе, ненавидишь собственное тело с его гормонами и железами, заодно проклинаешь поганый пластик и всю современную синтетику. И до чего же раздражают засаленные кнопки клавиатуры компьютера, плохо протёртый монитор, на котором при ярком солнце, бьющем в большие окна, видны следы подозрительных
"Тебе-то откуда знать про жизнь обычных людей!" - делали быстрый вывод некоторые товарищи в моей жизни и крупно ошибались. Не была я "золотой молодёжью", не дотягивала до того круга. Скорее, "позолоченной", потому что семья при деньгах и немаленьких, но до элиты и олигархата не дотягивали, так и не получилось у моих родителей, хотя они к этому стремились. Это я к чему... К тому, что моё общение с самого детства было весьма разнообразным, и подруги, что были когда-то, отнюдь не из элиты и даже не из богачей. Я училась в обычной школе, а потом на журфаке МГУ (ох, как это огорчало родителей!). Кстати, думаю, одна из причин, почему к тридцатнику я растеряла всех друзей, именно в том и заключалась, что с годами мы с ними слишком разошлись в привычках и даже мировоззрении по причине разных материальных реальностей - их и моей. У меня не было никаких проблем ни с чем, что можно купить за деньги, а у них не хватало порой на нужные лекарства для больных родителей.
В зоопарке на площадке молодняка рядом резвятся тигрёнок и козлёнок, но с определённого возраста их нельзя подпускать друг к другу. Существенная разница в уровне жизни не волновала детей, не сильно заботила студентов, но, когда началась взрослая реальность, между нами завелись классовые противоречия.
Когда я искренне предлагала своим бедным приятелям, попавшим в трудную ситуацию, деньги, они не отказывались, но интересовались, в какие сроки надо отдать долг. Я говорила, что вообще не надо, глупости всё это... и они обижались. А я искренне до сих пор не понимаю, на что было обижаться, если для меня это не было ни подвигом, ни напрягом, ничем вообще. И я обижалась на их обиду.
Наши условия жизни всё больше разъезжались по разным полюсам. Им было неловко приглашать меня в свои дурно отремонтированные квартиры, а я понимала, что в моей шикарной "евро" ребята чувствуют себя униженно.
Что-то меня понесло... Всего лишь хотела сказать, что имею представление о том, как живут граждане любых уровней и классов, тем более, что полтора десятка лет проработала корреспондентом большой газеты. Чего только ни повидала... Поэтому обо всём, рассказанном дальше, знаю не по картинкам, не по ток-шоу и не по кино, а на личном опыте. В том смысле, что много общалась с разными людьми, бывала в их домах и немало размышляла об их судьбах. Даже хотела писать роман... Ну, вот пишу. Не о том, о чём собиралась, но накопившиеся наблюдения и мысли оказались как раз в тему.
Что такое колл-центр надо не просто знать, а понимать и чувствовать. Я там бывала, когда делала о них репортажи. Туда нелёгкой судьбой занесло одну из моих университетских подруг. И это то самое место, где страдала Лена Птичкина.
Ад и издевательство над образованной женщиной, наказание уровня "стоять в углу на горохе". Женский коллектив в его самой печальной ипостаси: собрание неудачниц. Разумеется, речь не о молоденьких сотрудницах, прилетающих сюда на два-три месяца, чтобы ужаснуться и упорхнуть обратно на волю: как бабочки, по безмозглости своей залетевшие вместо фруктового сада на огород с редиской, удивлённо порхнувшие несколько раз над жирной землёй и спешно покинувшие неподобающее для них место. Нет, не они костяк и константа этого богом забытого заведения, а те, кому уже за тридцать. "За тридцать" в определённых случаях - приговор. Жизнь сделана, или, говоря откровенно, испорчена - не нужным образованием, отсутствием квалификации, не очень счастливой семейной жизнью, бедностью и абсолютной безнадёжностью всех этих составляющих. Никто из них, из когорты "за тридцать", уже ни на что не надеется, не пытается менять свою жизнь и судьбу, а покорно следует за роком, добровольно принимая всё положенное по статусу "за тридцать, замужем,
Лена считала своё присутствие здесь ошибкой и недоразумением - с её умом, с её-то дипломом застрять среди неудачниц, приехавших из глухих провинций в столицу искать лучшей доли. Впрочем, московских несчастных тут тоже хватает. Можно подумать, все в столице успешные - как же! Москвички сдали свои былые позиции под мощью напора периферийных хищниц, умеющих устроиться в большом городе, миновав привал в колл-центре.
Здесь ишачат и те, и другие. Одни со своими бедами, проблемами и историями, другие со своими, но объединяет их в одну тоскливую категорию нечто абсолютно одинаковое в судьбах.
У каждой печальная или скучная история про несчастливый брак. Или история мучительного одиночества... Мужья, если имеются, то из разряда "козёл" - по женским же оценкам. Образование у многих высшее, а что толку? Карьеры не получились. Дети... Разве можно говорить о детях, что они не удались? Потому многие просто молчат. Иные говорят, делятся друг с другом, чтобы снять напряжение, когда совсем припрёт болью неудовлетворённости и обиды. Скажет с сердцем коллеге по работе: "Ну, на фига я родила в девятнадцать лет? На кой хрен хомут себе на всю жизнь повесила? Теперь уж никуда не деться, надо сына довести до ума, до института или хотя бы до армии. А он, как на грех, весь в отца!" - скажет так и вроде легчает. Как пружинка какая в организме расслабилась. Как давление в газовом баллоне уменьшили. Можно дальше жить. Хотя ещё полчаса назад казалось - всё, нет сил терпеть, после работы лучше в кабак пойти, чем домой. А ничего - ослабило пружинку-то, отпустило, стоило всего лишь поделиться.
Подруги по несчастью понимали и сочувствовали. По крайней мере, на словах. На деле каждая радовалась подобным признаниям товарок, потому что её тоже на время отпускала боль - "не я одна такая". И как сладко в эту минуту утешать, говоря правильные, якобы мудрые и подбадривающие банальности, будто тебя подобные проблемы не касаются, но ты сопереживаешь и озабоченно цокаешь языком, как бы удивляясь тому, что слышишь. Эдакая игра, правила которой всем известны по умолчанию. Одна жалуется, другая сочувствует, завтра роли могут перемениться. Но всё это помогает выжить, не взвыть от тоски, в этом польза именно такого коллектива, когда все одного поля ягоды. Зато нет почвы для зависти и ненависти. Некому завидовать, если только бабочкам, случайно запорхнувшим на время из совершенно иного мира, где живут счастливые существа "чуть за 20", у которых пока что много шансов не изгадить собственную жизнь так, чтобы колл-центр стал последним пристанищем.
Эти женщины тихие и мирные - здесь, друг с другом. Нет ни времени, ни возможности проявлять свои дурные черты, если они есть. А они есть... Многие обозлены на судьбу и мироздание. Даже злы. Это не та злость, что агрессивна, шумна, яростна и на людей кидается. Но тихая, обречённая, усталая, иногда ироничная. Дух обречённости витал в помещении, и его ощущал любой, кто по какой-то причине попадал сюда и вдруг задерживался дольше, чем на полчаса. Тусклые женщины, унылые спины, уставшие лица... висящие на стульях китайские дамские сумки с потёртыми ручками, запихнутые под столы пластиковые пакеты то ли со сменной обувью, то ли с какой-нибудь едой для перекуса, то ли с термосом, то ли с книжкой для чтения в метро.
Женщины разделены пластиковыми стенками-ширмами, чтобы продуктивнее работать и не мешать друг другу. Каждая в наушниках, чтобы спокойно говорить с клиентами, не отвлекаясь на посторонние звуки. Всё предусмотрено, современно и организовано. И от этого всего хочется бежать, как ошпаренному, на край географии.
Конечно, большая ошибка, что Лена работает здесь уже четыре года! То есть, застряла. С первого дня она мечтает вырваться отсюда, но ведь Лена уже не бабочка, а ситуация с работой в столице такова, что привередничать не приходится. Поэтому Лена Птичкина ежедневно покорно отсиживала положенный срок каторги и звонила, звонила, бесконечно звонила по телефонным номерам, светящимися унылыми короткими строчками в базе, впаривая, втюхивая, напирая, наседая и каждый раз надеясь, что ей удастся уговорить кого-то наивного заплатить большие деньги за пластиковую чушь или китайские БАДы. Изредка везло. Но чаще приходилось выслушивать грубости и хамство, которые надо терпеть, молчать и даже извиняться.