Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 3
Шрифт:
Однако – я не смогу спасти «Янаги-сан».
Взглянув на нее, я снова вспомнил «Нану Янаги».
«Нана Янаги» и «Юри Янаги» смешались у меня в голове. Я думал, что смогу изменить прошлое, если привяжусь к Юри-сан и спасу ее.
Хотя это было абсолютно бессмысленно.
Они разные люди, и спасение одной никак не могло означать спасения другой. То, что я не замечал столь очевидной вещи, – исключительно потому, что не хотел замечать.
Потому что я жаждал облегчения.
Но
– П р о с т и, н о я п р е д а м т е б я, – прямо заявил я ей.
Я ведь твердо настроился – забыть «Янаги-сан» снова.
– Даже если настанет моя очередь, я не убью тебя.
Возможно, из-за этого Юри-сан продолжит страдать, даже когда «Битва за трон» закончится.
Но я уже решил.
Не сдавшись этой «шкатулке», не сдавшись моему прошлому с «Наной Янаги», я защищу.
Я защищу себя,
Марию
и – мою повседневную жизнь.
…Хах, такой же вывод, как и всегда.
– Ясно… – прошептала она и, снова опустив голову, вернулась на кровать. Улеглась спиной ко мне, чтобы скрыть лицо. Я обратился к этой спине снова.
– …Можно я тоже один вопрос задам?
– …Да?
– Как ты думаешь, ты сможешь одолеть Кодая Камиути?
Ей придется драться с последним врагом, Кодаем Камиути. Она должна будет убить его сама, ножом, хотя одолеть его в настоящей драке у нее шансов нет.
– …Ну конечно!
С этими словами она развернулась ко мне лицом.
– …Ах.
Я был поражен.
Ее глаза больше не были пустыми. На лицо вернулась очаровательная улыбка.
Конечно, это все было неискренне. Но именно это меня и поразило.
Я был потрясен тем, насколько хорошо ей удалось скрыть даже такое ужасающее страдание.
– Я бы поняла твои сомнения, если бы речь шла об Ирохе или Отонаси-сан, но как я могу проиграть такому цыпленку?
Она, которая использовала меня, не опираясь на меня (в отличие от «Наны Янаги»), говорила резко, уверенно.
– Я б у д у о б м а н ы в а т ь е г о д о с а м о г о к о н ц а и в и т о г е у б ь ю е г о.
– …Понятно.
Хотя меня самого обманывали более чем достаточно, я не смог удержаться от смеха. И, смеясь, я припоминал:
«Мне страшно… мне страшно!..»
«Я не хотела умирать, ни за что. И поэтому, поэтому я…»
«Спаси… меня».
Конечно же, она меня обманывала. Однако при этом она лгала на удивление мало. В конце концов, ей правда было страшно, она действительно страдала и искала помощи.
И –
– Кадзуки-сан.
Юри Янаги улыбнулась так же, как в тот раз, когда я поцеловал ее в щеку, и произнесла:
– Я правда любила тебя, Кадузки-сан.
День 7, <C>, [Тайная
Я рассказал Марии все, что узнал.
Как бы трудно ей ни было принять такой исход, она тут уже ничего не сможет поделать.
Юри-сан выбрала меня целью [Убийства]. Мария знает, что предотвратить ничего уже нельзя.
Поэтому мы просто сидели на кровати, держась за руки. Словно стремясь впечатать в сознание форму наших рук, мы переплетались пальцами, вновь и вновь сжимали и разжимали руки, ощущали друг друга.
Ощущали друг друга в последний раз.
– Кадузки.
Мария обратилась ко мне.
– По правде говоря, есть кое-что, чего я специально не стала тебе говорить.
– …Э?
– Сейчас у меня нет «Ущербного блаженства».
Совершенно не понимая, что она имеет в виду, я лишь молча смотрел на нее.
– Думаю, я потеряла свою силу лишь на время, но точно сказать не могу. Я никогда раньше не натыкалась на подобную «шкатулку»; возможно, это одна из особенностей «Игры бездельников».
…Но ведь это же важно?
– Почему ты мне не сказала?
Мария чуть опустила голову и сказала, продолжая сжимать мои пальцы своими:
– Я не человек, я «шкатулка». Я всего лишь нечто, существующее ради других. Я всегда тебе так говорила. Мария Отонаси… нет, Ая Отонаси обязана быть этим нечто. И поддерживает меня, позволяет мне быть такой – как раз «Ущербное блаженство». Однако сейчас я не могу им пользоваться. Так что же я?
– Мария – это Мария!
– …И вот где мы в итоге оказались, ха.
Мария сжала мою руку почти до боли.
– Неужели я даже одного Кадзуки не могу защитить?..
– …Мария.
– Ха! [Двойник]? Хотела бы я в таком случае иметь возможность умереть вместо тебя.
Опять эта ее дурацкая привычка.
Дурацкая привычка пренебрежительно относиться к самой себе.
– …Прекрати, пожалуйста. Я не хочу ничего такого.
– Да знаю я! Я знаю, что от этого желания никакого проку, оно только мой эгоизм ублажает!
Я распахнул глаза, когда она внезапно выкрикнула это.
– …Э?
Мария это знала? Она на самом-то деле не верила, что этим реально может помочь другим?
– Ведь во время «той недели» ты дал мне довольно жестокий урок, что это всего лишь мое высокомерие…
Она сердито уставилась на меня.
– Но все равно! Все равно я «шкатулка»!
Ее слова обрушились на меня; под их напором я не в силах был что-либо ответить.
Она это все замечала, но ничего не могла изменить. Потому что ее убеждения были непоколебимы. Если бы она их поменяла, она перестала бы быть той, кем была.