Пустырь
Шрифт:
— Трахал кого-то, как-то, где-то и тут же забывал. У Штера полно легкодоступных телок в телефоне, поэтому все было слишком просто. Но ты правильно сказала, это было «раньше». Поэтому Арина-Эмилия, не забивай свою голову фигней.
— Это имя моей мамы, — тихо произнесла я. — Откуда ты знаешь?
— Я все о тебе знаю, мой мышонок. Абсолютно все, — я не успела удивиться, как услышала, отстраненный голос. — Уже слишком поздно, пойдем спать, — Хэдер поднял меня как ребенка на руки, остановив свой взгляд на груди. — Сначала лучше в душ, — и оставив легкий поцелуй на моих губах, он направился к лестнице.
Девочка
Сладкая и такая беззащитная она лежала рядом. Зверь внутри удовлетворенно урчал, видя малышку так близко. Первый раз за свою жизнь я испытывал такую тягу и зависимость от другого человека. Мне хотелось видеть ее постоянно, а еще лучше чувствовать ее. Я в который раз проклинал эту работу, вынуждающую меня весь день отсутствовать дома. Если бы год назад мне кто-то сказал, что я буду париться по этому поводу, заржал бы первым. Квартира, эти четыре стены были для меня скорее проклятьем, напоминающем о горе трупов, чем местом, куда хочется возвращаться. Но сейчас, когда она была там, меня каждый раз раздирало на части от грустного провожающего взгляда. Свои эмоции прятать и скрывать мне было не трудно, а вот видеть опущенные реснички мышонка оказывалось куда сложнее.
На часах было 5:45.Торис ждал у ворот. Прислонившись к стене, брат потягивал из бумажного стаканчика кофе и при виде меня, тут же взбодрившись, подошел.
— Здорова, Хэд.
— Спасибо, что приехал, — обнимая брата, я похлопал его по плечу.
Наверху, прежде чем открыть дверь, посмотрел на паренька. Зверь во мне рычал, запрещая пускать его в квартиру и оставлять их с Ариной наедине.
— Брат, прежде чем ты войдешь, я хочу кое-что прояснить. Если у меня возникнет хоть малейшее сомнение, ты знаешь, что произойдет.
— Хэд, все будет в поряде. Я не подведу.
Отдав ключ, я шагнул к лифту.
Город как обычно еще спал, и можно было выплеснуть эмоции, вжимая до упора педаль. Вот уже много лет подряд я на рассвете ездил по городу. Солнце освещало город как будто для меня одного. Лучшее успокоительное Вокруг не было людей и машин, полная тишина и пустота… Разница была лишь только в том, что раньше рассветом я заканчивал свой день, возвращаясь домой.
— Карты вскрылись, сын. Теперь они знают, что за всем стоим мы с тобой, — Герман сложил руки на груди.
Еще в юношестве я усвоил это жест. Принимая такую позу, отец испытывал крайнюю степень волнения.
— Ну что ж, солнце всходит, тени исчезают. Вечно маскироваться все равно не получилось бы. В любом случае, это ничего не меняет. До ареста не более трех суток.
— Я боюсь, что все будет не так просто. Эйшид умен, не надо недооценивать его.
— Я знаю о его способностях как никто другой. И сейчас, за шаг до возмездия я не стану прятать голову в песок, — чашка с грохотом приземлилась на стол. — Три дня, Герман, и все закончится.
Я столько раз возвращался в тот день и в тот кабинет. И, сука, как я себя ненавидел за собственную слабость. Расскажи я тогда все, что знал, и Эйшида вздернули бы тут же. Всего несколько дней прошло с тех, как я вернулся с войны.
— Тебе письмо пришло, — Штер сел рядом.
— Похуй. Выкинь его. Мне не приходят письма. Теперь не приходят.
— Ты прости, я уже вскрыл. Райн, ты приставлен к награде. Я могу прочесть, если хочешь?
Мне было все равно. Я был давно уже мертв, лежал вместе с теми жителями в полыхающем хлеву.
— Ладно, как хочешь, — брат достал сложенный вдвое лист бумаги. — Я прочитаю, а решать уже тебе. Тут сказано, что тебе как командиру, успешно совершившему сложные боевые действия, присвоена медаль, и еще ты получаешь квартиру. Эй, очнись, — Штер толкнул меня, — у тебя есть хата. Можешь начинать жить заново. Хватит тут сидеть и бухать из-за бабы этой. Все телки шлюхи по натуре, разве ты не знаешь об этом.
— Штэр, ты знаешь, что не было приказа на расстрел. Для Верховного командования все выглядит как пожар по неосторожности.
— Как пожар? — брат ошарашено смотрел на меня, обронив конверт. — Откуда ты знаешь?
— Был у следователя на допросе. Эйшид находится в изоляторе до выяснения обстоятельств поджога. Капитан принял самовольное решение, а я исполнил и потом прикрыл его. Штер, — я схватил брата за ворот, — я просто так расстрелял их всех. Просто так.
С тех пор, прошло много времени. Я смог восстановиться, по крайней мере, внешне, и начать бизнес, который, кстати, неплохо отвлекал днем. А ночами я просто не спал, боясь снова увидеть дым и тела. Кому-то помогают снотворные или лошадиные доли успокоительных, мне же помогал город, ночь и тишина. Я садился за руль и просто ехал вперед. А под утро, когда в квартиру уже проникали рассветные лучи, я возвращался.
Эйшид все это время был для меня нейтральным человеком, с которым судьба нас развела. Он через какое-то время приходил к нам в дом поблагодарить, что я не сдал его тогда. После этого его личность исчезла из моей жизни, до тех пор, пока Герман не рассказал мне про фармакологическую фабрику в соседнем городе и про накротрафик.
Военный суд тогда мог положить конец всему. Но я предпочел не давать показаний против собственного капитана. Даже не из благородства, а просто, потому что было похуй. Сказку о гражданской жизни рассыпалась именно в тот момент, когда я уже шагнул в нее. Она словно лента эскалатора поехала вперед, оставляя меня ни с чем.
Жизнь научила меня еще с детства, что надо быть сильным, не раскисать и не опускать голову. И я следовал этим правилам всегда. Лишь только в тот момент, когда долгожданная победа была близка, и я вот уже вставлял ключ в замочную скважину, я расслабился. Это и выбило почву у меня из под ног. В упивании собственной трагедии, я тогда сделал одну критическую ошибку: прикрыл Эйшида. Долгое время потом я пытался оправдать и самого себя, за те убийства. А ведь, по сути, сам я был виноват точно так же как и он. Капитан был виноват в том, что отдал приказ, а я в том, что без раздумий исполнил его.