Пустышка
Шрифт:
Последовало молчание, потом Марк тихо произнёс:
— Давно хотел сказать, Рон: оставил бы ты Ельку в покое. Ну чего ты к ней привязался?
— Спятил? — яростно прошипел Аверин, резко обернувшись к другу.
— Пока ты не спятил, — невозмутимо объяснил Марк. — Приезжаешь сюда каждые выходные, преследуешь ее, контролируешь, проходу не даёшь. Она прячется постоянно, избегает тебя. Не надоело? Все уже смеются.
— Много ты понимаешь, — буркнул Рон, прищурившись.
— К сожалению, много, — серьезно ответил Марк и отлепился от стены, встав прямо перед
Девушки в засаде переглянулись. Лица обеих были взбудораженные и потрясённые. Ник же не выглядел удивленным.
— Он тебя любит? — одними губами прошелестела Намия, пихнув подругу плечом.
— Он не говорил никогда, — также тихо прошептала Еления, а сердце рвано забилось и стало оглушать, мешая слушать разговор двух лучших друзей.
— Все бабы одинаковые, — закатил глаза мальчишка. — На кой демон вам говорить итак понятные вещи?! — недовольно пробурчал он. — Весь приют знает, что Рон любит Елю, а для них это новость.
Девушки возмущённо зашикали на него.
— А зачем бы ещё он приезжал каждые выходные, если бы Елю не любил? — серьезно прошептал Ник. — Скучает, вот и приезжает. Влюбился. Я думал, что вы знаете, только специально изводите Рона, чтоб он ещё больше влюбился в Елю. Недоступная девушка всегда интереснее, чем доступная.
Еления с изумлением уставилась на маленького друга, не веря своим ушам, а Намия вообще потеряла дар речи от умозаключений Ника.
— Я хочу, чтобы здесь все знали, что Елька моя и не раскатывали губу, — услышали девушки твёрдый голос Рона, и Еля вновь приникла к отверстию. — И хочу, чтоб Еля тоже понимала, что мои намерения серьезные, а когда ей станет восемнадцать, станет моей официальной ластаной.
Еля в изумлении отпрянула от стенки, стукнув локтем Ника по голове. Тот поморщился, но сдержался и не вскрикнул, только с возмущением уставился на покрасневшую от услышанного подругу.
— Я смотрю, ты все решил, — угрюмо констатировал Марк. — Только девушку забыл спросить.
— У меня ещё есть время, — вздохнул Рон. — Раньше храбрый был. Теперь косноязычным становлюсь в ее присутствии. Веду себя словно идиот.
— А что любишь ее с первого дня признался?
— Марк, отвали!
— Не сказал? Серьезно? Ты придурок, что ли? Ты же направо и налево всем кричал, что влюбился, а самой девушке забыл сказать? Да девчонкам же надо услышать, что их любят. Вот она и шарахается от тебя, как от демона, — недовольно проворчал парень. — Не знает, чего ждать от тебя.
— Да мелкая она. Боялся напугать, — проворчал Рон. — Намекал, а она смеялась.
— Она, значит, мелкая, а ты взрослый? — Марк насмешливо хмыкнул. — Да ты ведёшь себя как подросток в период созревания.
— Придурок!
— Придурок из нас двоих ты, потому что до сих пор не признался в своих чувствах девушке, которую любишь.
Дверь в комнату, где разговаривали парни, открылась и послышался голос сестры Веллы.
— Рон, Марк, сестра
Парни вышли из комнаты, а девушки все ещё продолжали сидеть у потайного отверстия, поражённые всем услышанным.
— Рон Аверин действительно любит тебя, Ель, — прошептала Намия. — Это же надо! — протянула с восторгом. — Теперь ежу понятно, что он тебя в покое не оставит. Такие, как он, всегда добиваются своего. Прячься — не прячься, один результат будет. Получит тебя, как пить дать.
— Не получит, Нами, — хмуро отозвалась Еления, отодвигаясь от стены с подслушивающей дырой и вставая. — Он не сможет жениться на мне, а ластаной я не стану. Никогда.
— Очень глупое решение, — Нами встала напротив подруги, уперев руки в бока. — Рональд Аверин — официально признанный сын герцога Аверина, друга императора. Вникаешь?
Еления хмуро посмотрела на неё.
— Не вникаешь, — скривилась недовольно Нами. — Любая пустышка мечтает о том, чтобы ее полюбил высший аристократ и устроил ее в жизни. Ты же как сыр в масле будешь кататься. Рон все сделает для тебя. Это счастливый билет, Ель!
Но Намия не знала, что видела Еления перед мысленным взором.
Она маленькая, Карл постарше. Оба приникли к щели, которая образовалась между слегка прикрытой дверью и стеной. Мама плакала на кухне, а тетя Грета успокаивала ее.
— Ильза, не ты первая, не ты последняя, чего убиваться так, не понимаю, — дело житейское, — говорила тетя Грета.
— Люблю я его, — всхлипывала мама. — А он…
— Ну, так и люби, он — мужчина, ещё и видный, бабы сами вешаются на него. Он не виноват.
Мама ещё горше всхлипнула.
— Не могу так… не могу… — плакала она. — Уже сил никаких нет терпеть…
— А без него можешь? — хмуро и серьезно спросила тетя Грета.
— И без него не могу, — горько призналась мама.
— Ильза, вот и терпи, — философски резюмировала лучшая подруга мамы, нежно обнимая ее за плечи.
— Убью его! — неожиданно зло прошипел Карл, а маленькая Лена, ничего не понявшая из разговора подруг, удивленно вскинула взгляд на брата.
— Кого, Карл?
— Отца. Кого ещё?! Из-за него мать плачет. Ненавижу! Изменяет он ей, Лена, понимаешь?!
Гораздо позже, когда она уже повзрослела на несколько лет, Лена поняла причину слез матери тогда на кухне и гнев брата. А потом отец погиб на фронте, и мама словно уснула. Жила, работала, ела, спала, ухаживала за ними, но больше никогда не плакала и уже никогда не смеялась. Вечная тоска поселилась в больших красивых глазах, и даже любимые дети не могли ее разогнать.