Путь Базилио

Харитонов Михаил Юрьевич

— Приятного аппетита, — вежливо сказал Попандопулос, побулькивая.

Следующие полчаса кот старательно набивал желудок. Септимий тоже не скучал: за это время он успел подманить птичьим криком зуйка, потом поймал и застрекавил мышь-полёвку, и, наконец, чем-то — запахом, что-ли? — привадил к себе муравьёв, которые буквально облепили чашу, так что кот даже забеспокоился.

— Чего это они к тебе лезут? — спросил он, подходя к чаше с объедками в руках.

— Я их на гнильцо маню, — Септимий глубокопочвенно чмокнул, из зева пахнуло тухлятиной. — Они ки-и-исленькие… Давай, что-ли.

Кот ссыпал

объедки в чашу. Та тут же закрылась и забулькала.

— А я ничего был, душистый такой, — заметил козёл. — Хотя, конечно, грустно всё это. Я когда прорастал, больно было — аж жуть. Потом отпустило, хорошо стало. Я как-то даже о жизни задумался.

— Не бери в голову… то есть внутрь, — поправился кот. Разговаривать о жизни с новоиспечённой губкой его как-то не тянуло.

— Да чего уж там… Жил грешно и помер смешно. Хотя начинал-то достойно… — в козлином бульканье прорезалась ностальгическая нотка. — И до какой пошлости дошёл! С шерстяными связался. Гвоздь в башку забить себе дал. Стал шашлыком, — с горечью закончил он. — Кстати. Ты бутылку тут не видел? Мне бы водочки…

— Лучше не начинай, — посоветовал кот. Козлиную бутыль он нашёл, но намеревался забрать себе. — Так что ты там насчёт шерстяных говорил?

— Соточку, — попросила губка, — и я всё рассказываю. Тебе полезно будет всякие моменты знать.

— Ты мне и так по жизни должен, — буркнул Базилио, но бутылку всё-таки принёс и в чашу плеснул.

Губка издала сладострастный стон.

— Хорошо пошла… Эх, если б двести, да вместе… Что, совсем никак? Ладно, кароч, слушай. Когда мы расстались… ну ты помнишь… в общем, потом я нажрался и припёрся в «Шти»…

Рассказ вышел длинный и содержательный. Кот два раза ходил к кострищу за остатками мяса, заодно и сам отведал беленькой. Подумав, он плеснул в чашу ещё примерно соточку. Септимий ответил благодарным блекотанием, но нить не утерял — и довёл её до последнего дня, когда он ещё ходил на своих двоих.

Финал был прост и печален. Он заснул в рощице. Её же выбрала в качестве точки дислокации убойная команда. Контролёр пошёл первым, осмотрел местность и козла, соответственно, обнаружил. Не ожидая от него никаких сюрпризов, — про «гвоздь» в рогатой голове он, естественно, и не догадывался, — мутант впился в него своей волей. Септимий же, вместо того, чтобы покорно последовать туда, куда контролёру будет благоугодно, выхватил меч и с мутантом разделался. Но не в два счёта: тот оказался неожиданно ловким и попытался удрать. В пылу боя контролёр швырялся в козла его же подсумками, драгоценный хабар разлетелся по всей западинке. На шум прибежали шерстяные. Одного козёл одолел, зато другой подрубил ему мечом колено. Дальнейшее было понятно.

Воспоминания козла кончались Выбросом: повешенного на древе всё-таки достало — не насмерть, правда, но помогло отрубиться.

Кот задал несколько уточняющих вопросов и пришёл к выводу, что убитый козлом контролёр и был начальником группы. Что казалось несколько нетрадиционным, зато всё объясняло — включая ситуацию с барабакой и и рассогласованность действий членов команды. Задачу они знали, но вся координация лежала именно на контролёре. Его смерть — в сущности, совершенно нелепая и абсолютно непредсказуемая — и привела к тому, что кот остался жив, а остальные —

нет.

Базилио вспомнил о своём цыганском счастье и тяжко вздохнул.

Тем не менее, надо было что-то делать. В данном случае — добывать информацию о нападавших.

Вторичный тщательнейший осмотр поляны и обшмон трупаков обогатил кота золотишком и ценными артефактами, но в плане прояснения ситуации оказался бесполезным. Ни контролёр, ни прочие не имели при себе ровным счётом ничего, проливающего свет на характер миссии. Что, опять же, свидетельствовало о высоком уровне подготовки мероприятия, вот только коту от этого было не легче.

Просматривая каждый квадратный сантиметр в разных диапазонах, Баз сочинял разные гипотезы насчёт того, почему и зачем его кому-то понадобилось убивать. Самой очевидной была месть шерстяных за убийство курсантов и разгром «Штей» — это, в частности, объясняло само их наличие в убойной команде. Однако кот шерстяных знал и в такие жесты с их стороны не верил. Зато рассказ Септимия про Рахмата и его выводок показался ему правдоподобным. Смущал также контролёр в качестве главного. Наконец, простое убийство было вообще не в обычаях нахнахов — они бы попытались кота пленить и потом устроить эффектную, запоминающуюся маналулу с Базилио в главной роли.

Он также перебрал все сколько-нибудь реалистичные варианты попыток отомстить за старое. И отверг. Да, в Стране Дураков имелись различные существа, которые не прочь были бы с ним поквитаться. Однако выкладываться с такой щедростью никто бы из них не стал.

Больше всего произошедшее было похожа на попытку устранить носителя того, что тораборские оперативники называли «симсим». То есть — критически важной информации, оказавшейся у существа, которое имеет возможность донести её именно до тех, от кого эту информацию прячут. Беда в том, что кот сам не понимал, что же именно из увиденного и узнанного за последнее время тянуло на симсим. В голову приходил только странный эпизод с эфирными видениями. Однако, судя по тому, что он там слышал, эту систему собирались внедрять повсеместно… Нет, и тут не складывалось. Это кота пугало — потому что он понимал: раз уж его собрались убивать всерьёз, то одной попыткой дело не ограничится.

— Эй, слушай, — позвала его губка. — Если будешь ещё в «Штях», Дочкой-Матерью прошу — подудоль кротяру. И жирафчика Мариуса. Вот его особенно приголубь. Это из-за них, позорников, я такая стала.

— Такая? — не понял кот.

— У меня половые железы прорезались, — несколько смущённо призналась чаша. — Яичники. В общем, теперь я девочка. Не то чтобы там чего… но непривычно как-то.

Кот задумчиво мяукнул: он где-то слышал, что дикие вектора плохо воспринимают Y-хромосому A-основ.

— Буду в «Штях» — посмотрю по ситуации, — сказал он, не желая брать на себя лишние обязательства.

— Трость возьми, — напомнила губка. — Мне ни к чему, а вещь хорошая.

Тут уж кот решил не перечить — костяная палка ему тоже глянулась, хотя практического смысла в ней он не усматривал совершенно.

Уже уходя, Базилио оглянулся. В лучах заходящего солнца чаша сияла золотом. Её изящный силуэт на фоне вечерней зари был исполнен такой законченности, такого возвышенного покоя, что кот аж залюбовался делом рук своих.