Путь Базилио
Шрифт:
— Слушаю и повинуюсь, — выдохнула Молли.
— И ты получишь больше, чем ожидаешь, — Великая подошла ближе, Молли почувствовала что-то вроде невесомой тёплой волны, накрывающей её с головой. — Я вознаграждаю тебя. Ты снова будешь со своей Миррой. Как тогда, в Вондерленде.
— Она меня бросила… — простонала Молли. — Я ей не нужна…
— Я поговорю с Ловицкой, — голос Их Грациозности лился и лился, Драпезе хотелось одного — чтобы это никогда не кончалось. — Она вспомнит тебя, она вернётся к тебе и снова будет твоей, а ты — её. Вы созданы друг для друга.
Их Грациозность была близко, очень близко, у Молли сладко кружилась голова. Она не чувствовала своего тела, она не чувствовала уже ничего, она плыла на волне этого голоса. Душа её лежала во рту Верховной.
— Всё хорошо устроилось, маленькая, — шептала Великая, касаясь дыханием шёрстки на лбу, — всё прекрасно устроилось, вспомни, как хорошо тебе было с ней, как вы любили, как любили… Теперь ты снова будешь её, а она твоя. Я назначила её председательницей Совещания, ты будешь заместительницей… Ты ведь так хотела… Верь мне, всё будет так, как ты хочешь, а ты хочешь принадлежать ей и служить мне…
Молли шла по незнакомой улице, не понимая, зачем и куда идёт. Да это было и неважно. Её переполняло счастье, огромное и сияющее. Верховная склонилась к её мольбам, она пообещала вернуть ей Мирру. Её единственную настоящую любовь. Которую она так позорно, так глупо променяла на дешёвые романчики, мусор мелких чувств, рысканье в подворотнях. Особенно стыдно ей было за связь с Гермионой. Бедная девочка, наверное, теперь вся в растрёпанных чувствах. Ничего, утешится, ведь она так молода. Что она знает о нитях, связывающих сердца?
— Я кричала, кричала, звала… ты пришла… — напевала она, бессмысленно пялясь на щит с надписью: «Справлять нужду и выбрасывать мусор категорически воспрещается».
Драпеза всхлипнула. Мысль на табличке показалась ей исполненной глубочайшего смысла.
В голове у неё дул розовый ветер, снося все лишние мысли в ту медленную бездну, в которой воскресала её душа, её жизнь, её любовь. Виноград созревал, изваянья в аллеях синели, небеса опирались на снежно-белые плечи Великой, которая всё вернула, всё устроила, всё управила. Глупая Молли запуталась, заплутала, а Верховная вывела её на свет, открыла путь, дала перспективу.
— Тётя пьяная, — раздался детский голосок. Драпеза скосила глаз и увидела чугунную ограду, а за ней — крохотую поняшку-жеребёнку со смешной мордочкой. На ограде синела табличка: «Улица Садово-Грефская, дом 2».
Драпеза сообразила, что «Люцерна» должна быть где-то рядом, задрала хвост и понеслась выручать шляпку и бельчонка.
Глава 53, в которой мы совершенно ничего не видим, а из того, что слышим, понимаем далеко не всё
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Нэ пызды многа. Пызды мала.
— Ыыыыыыыыыыуууууууввям! — Тарзан смачно зевнул и с чвяканьем хлопнул пастью.
Было скучно. Как бывает скучно в хорошей больнице, где не экономят на расходных материалах. Впрочем, экономить на Тарзане никто бы и не посмел. Так что голова лидера была запакована в несколько слоёв туго накрученной марли. Веки в целебной смазке, шёлковые простыни, удобный подгузник из свежего сфагнума — всё указывало на персональную палату в хорошем госпитале. В нём-то Тарзан и находился.
Лежать здесь было почти приятно. Почти — если б не тупая боль в черепе и общее ощущение обступившего пиздеца.
Тарзан втянул ноздрями воздух. Пахло лекарствами, металлом и сыроватой женской шерстью. Видимо, сиделка. Тарзан наморщил лоб под повязкой, пытаясь вспомнить, как же её, скобейду, зовут. Вспомнил.
— Алашат! Аспырын и минэт! Быстра! — гаркнул он, тщательно выдерживая военахский акцент и интонации.
— Сэчас, вощд! — бойко отрапортовала невидимая Алашат, шебурша какой-то коробкой.
Аспирин растаял во рту, через кариесные провалы всасываясь в плоть и омывая сплетения нервных волокон с той настойчивой, всепроникающей заботой, какая отличает хорошие обезболивающие. Нервы осторожно расслабились. Тупая боль в голове отступила. Зато внизу приятно набухло.
Тарзан лежал раскинувшись и думал — хорошо, что он не видит лица этой Алашат. Он представил себе заросшую шерстью морду с лошадиной челюстью и почувствовал, что эрекция спадает. Тогда он представил себе палевую догиню, которую его отец подарил ему на пятилетие. Догиня была глупая, не разговаривала и бегала на четырёх лапах. Зато она была преданной и очень страстной… Нахнах глухо зарычал, выгнулся всем телом и кончил.
— Кххм, — откуда-то со стороны окна раздалось деликатное покашливание. Однако, узнаваемое.
— Эта ти, палковнык? — на всякий случай уточнил он.
— Некоторым образом, — отозвался полковник Барсуков.
— Алашат! Сдэлай нам кофэ, дэвочка, мы спэшым, — распорядился Тарзан как обычно. Полковник любил кофе и всегда спешил.
— Не надо, — остановил его Берсуков. — Алашат, иди. Зайдёшь через… — он задумался, — через две минуты после того, как я выйду, — принял он решение.
— Да, палковнык, — ответила девушка. Раздалось мягкое «туп-туп-туп», скрипнула дверь, звякнул замочек. Стало тихо.
— Здоровья и добра, — вежливо начал полковник и замолчал.
— Ни пука, ни хера, — церемонно отозвался Тарзан. Этого визита он ждал, сценарии возможного разговора продумал и от них от всех отказался. Полковник просто переиграл его, переиграл вчистую. Непонятно было — как.
— Вам хочется знать, почему я живой, а вы не вполне? — в голосе полковника не было ни единой саркастической нотки. — Потому что переговорную в башне оборудовал я. А я отношусь к вопросам безопасности серьёзно. Например…