Путь Базилио
Шрифт:
Гепка понуро встал и отряхнулся, сняв прилипшую к морде водорослевую нить и маленькую тиляпию. Её он рассеянно кинул в пасть и схрумкал, выплюнув на пол подрагивающий хвостик.
— Я не могу работать в таких условиях, — сообщил он в пространство неведомо кому.
— Я тоже, — вздохнул слон, лежевесно вытянув порозовевший хобот и встряхнув его — так, что во все стороны полетели брызги. — Иди уже.
Когда ябедливый Гепа, наконец, освободил помещение, Лев Строфокамилович осторожно выдвинул ящик стола и достал несколько разноцветных папок. Быстро просмотрев две — серую и голубую — он добавил к ним третью, с косой жёлтой наклейкой. Папки он выложил на стол рядком
— Зови! — крикнул он жабе.
Через минуту в дверях кабинета, осторожно склоняя пышнорогую главу, явил себя Огюст Эмильевич Викторианский, старший экзекутор Аузбухенцентра, преподаватель морали и эстетики, более известный как Вежливый Лось.
Огюст Эмильевич был богато наделён различными достоинствами. А также их всегдашними спутницами — то есть предрасположенностями, склонностями и пристрастьями. Среди последних немаловажное место занимало ношенье дорогих костюмов, которые он часто менял. На сей раз Лось заявился в светлом клетчатом пиджаке понивильской работы и белоснежной рубашке тонкого сукна. Дымчато-серые брюки его, украшенные увесистой кожаной мотнёй, свободно ниспадали на ухоженые копыта, покрытые блестящим коричневым лаком. Рога были откорнюкюрены в сизое с морозцем. На одном из отростков сияло кольцо со сверкающим пердимоноклем, по утверждениям Огюста Эмильевича — фамильной драгоценностью.
— Добрейшего дня, Лё, — имя своего старого друга Лось из дружеской деликатности проглатывал, заменяя неприятное «лев» протяжным звуком, звучащим уважительно и неконкретно.
— И тебе того же, Оги, — поприветствовал его слон в той же манере.
— Какие ветра дуют в высших сферах? — голос Викторианского был высок, фистулен. — Не пал ли с неба огромный сапфир на наши огороды? Не завещал ли нам какой-нибудь авторитет сорок бочек соверенов и две банки майонеза? Или старина Бонч испытал, наконец, долгожданное недомогание?
— Присядь, — то ли предложил, то ли распорядился слон.
Лось охотно занял роскошное кресло у двери, завозился, пристраивая поудобнее хвост. Наконец, у него это получилось.
— Мой день определённо не задался, — сообщил он, элегантно слизнув с носа прилипшую соринку. — Утром встал пораньше, чтобы написать выстраданные бессонной ночью четыре страницы. Вместо этого я истратил цветы селезёнки на починку кофемашины, которая коварно распаялась прямо в процессе. Потом меня вызвали на заседание учёного совета, где я провёл худшие три часа в жизни на этой неделе. Я пребывал среди напыщенных кретинов, как шатёр в винограднике.
— Пффф. А эта бредятина откуда? — поинтересовался слон.
— Гм, бредятина…. бредятина, бредятина… А, про шатёр? Пророк Исайя, разумеется: в такие дни меня неудержимо влечёт к духовности. Собственно, меня влечёт к ней всегда, когда не тянет к изысканности. Но сейчас я и думать не могу об изысканности. Нет, нет, не уговаривай! «Пусть пройдёт время» [36] , — лось произнёс последние слова таким тоном, что Лев Строфокамилович понял: это тоже цитата.
— Губошлёп, — вынес слон свой обычный вердикт. — Трепло, — добавил он на тот случай, если лось вдруг не понял.
36
Пусть пройдёт время.– Кого именно цитировал Вежливый Лось, доподлинно неизвестно. Но, вероятнее всего, это цитата из письма королевы Елизаветы Первой от 1580 года. Королева обсуждала с французами перспективы своего замужества, при этом совершенно не намереваясь выходить замуж
Каким образом Огюст Эмильевич ознакомился с перепиской Елизаветы - отдельный и очень интересный вопрос. Скорее всего, письмо королевы упоминалось в каком-нибудь романе, случайно сохранившемся в Сундуке Мертвеца.
Огюст Эмильевич тяжело вздохнул.
— Прости, если можешь, мою логорею, Лэ, — сказал он, почти не манерничая. — Просто я сегодня не в духе. Моя Муза мне дерзко изменяет. Не удивлюсь, если с каким-нибудь юным, порочным калушонком, — не удержался он от развёртывания метафоры. — Я не написал свои четыре страницы, вот и всё. Я даже первую не дописал. И уж раз на большее не способен — готов быть краток. Пресекай же мои излияния, дабы я не приносил более даров тщетных.
— Вот и не приноси, — пробурчал Лев Строфокамилович, на забыв, однако ж, добавить в голос толику сочувствия и понимания.
Викторианский уже второй год писал монографию «Этические и эстетические аспекты права победителя». Он вкладывал в эту книгу душу, вместе со всем, что в ней накопилось — начиная с отшлифованного годами стиля и кончая огромным практическим опытом. Увы, ему решительно не давалась вторая часть книги — о женском (или, как выражался Викторианский, «вагинальном») аспекте этого права. Проблема состояла в том, что тема оставляла его равнодушным. Примерно по этой же причине после великолепного первого тома «Искусство наказания: мальчики», заслужившей самые лестные оценки и вошедшей в серию «Настольная книга педагога», анонсированный второй том про наказание девочек так и не вышел из печати, бесславно скончавшись в груде черновиков. Сердце Лося было безоглядно отдано прекраснейшему полу — мужскому.
— Что ж, — вздохнул лось. — Отдам долг обществу. Ну так что там у нас, Лё?
— Ты прекрасно знаешь, что. У нас уже три месяца вакантно место младшего экзекутора в начальных классах.
Лось схватился за рога и издал тяжёлый, полновесный стон.
— Лю, сколько можно? Оставь, пожалуйста, эту тему. Я прекрасно справляюсь с данными обязанностями сам.
— Да, Оги, — кротко сказал Тененбойм. — Ты справляешься просто збс. Проблема в том, что из-за этого ты уже не справляешься с другими обязанностями. Которые, уж прости, более существенны, чем твои… увлечения. Мы должны назначить нового экзекутора.
— О, ты снова предлагаешь мне это, — лось застонал. — Я же миллион двести тысяч семьсот шестьдесят девять раз или около того говорил тебе, что не вижу достойной кандидатуры.
— Педди Крюгер, — напомнил Лев Строфокамилович, просматривая серую папку. — Очень достойное изделие. Киборг, выдвижные лезвия между пальцами, отличная реакция…
— Работает сторожем в учительской раздевалке, — напомнил Лось.
— Не сторожем, а менеджером-ассистентом по предотвращению потерь, — поправил его Тененбойм. — Уже десять лет без единого нарекания.
— Он инвалид, — дёрнул ноздрёй Лось.
— Ветеран, — возразил слон. — Между прочим, герой войны. Кстати, наши воспитанники его опасаются. Он им даже снится. Когда это нашим воспитанникам что-то снилось?
— Дети разленились и бездельничают, — сообщил своё мнение Лось. — Мы их слишком сытно кормим и и слишком мало наказываем. Я давно настаиваю на введении ликурговской системы. Как сообщает Ксенофонт в «Лакедомонской политии», в Спарте было принят обычай недокармливать детей, а недостающие белки и углеводы восполнять воровством. При этом пойманных на воровстве мальчиков секли особенно сильно, — он мечтательно улыбнулся.