Путь до весны
Шрифт:
После отправки письма он решил зайти в детскую, к сыну. После отъезда Кристины маленький Джеймс, названный в честь своего деда, отца Кристины, оставался на попечении нянек и кормилицы, женщины по имени Авелина. Иногда Луиза изъявляла желание посидеть с мальчиком, но Генрих ей не позволял. Нет, он вовсе не считал эту женщину способной причинить ребёнку какой-либо вред, но всё же… Доверия к ней не было, особенно учитывая её неприкрытую зависть и озлобленность по отношению к Кристине.
Если Авелины не было в замке, за Джеймсом обычно смотрели служанки, но сейчас Генрих отчего-то не обнаружил в детской ни одну из них. Зато на небольшой низкой скамейке возле колыбели сидела баронесса София — они с Хельмутом раньше всех ушли
У Штольцев своих детей пока не было, хотя с их свадьбы прошёл целый год. Хельмут если и переживал из-за этого, то виду не подавал, а вот его жена безумно тосковала — это было заметно издалека. Кристина уже рассказывала Генриху, что её подруга, оказавшись в Айсбурге, стала часто заходить в детскую, чтобы хотя бы просто взглянуть на маленького Джеймса, и вот сейчас, видимо, произошло то же самое.
Но Генрих был не против.
София не заметила, что он заглянул в комнату, она вся была поглощена безмолвным общением с младенцем. Джеймс не спал — округлил свои разномастные глазки и с интересом принялся изучать ту, что взяла его на руки. София негромко рассмеялась и поднесла к нему свой палец, за который малыш немедленно ухватился, будто боялся, что его не удержат и он упадёт.
Генрих улыбнулся и прошёл в комнату, прикрыв дверь.
Лишь тогда София заметила его. Она немедленно встала, но растерялась и так и не решила, что ей нужно сделать и в каком порядке — положить малыша в колыбель, поздороваться, присесть в реверансе… Генрих даже испугался, что она могла уронить Джеймса, но нет — девушка крепко прижала его к себе, словно желая защитить от неизвестной опасности.
— Это всего лишь я, — усмехнулся Генрих, подходя к ней.
— Простите, милорд. — София опустила глаза, всё ещё не зная, что ей делать с ребёнком. Тот забеспокоился, начал едва слышно хныкать и всхлипывать, и девушка погладила его по головке. — Я не должна была…
— Да нет, почему же? Вы вполне имеете право здесь находиться.
София сдержанно и коротко улыбнулась и уложила Джеймса в его колыбель, накрыв сверху шерстяным белым одеяльцем с кружевом. Малыш успокоился, плакать передумал и, видимо, собрался спать — что ему ещё оставалось делать, в конце концов? София наклонилась над ним, чуть качнула колыбельку и улыбнулась шире, менее натянуто. Но в глазах её читалась тоска, глубокая и сравнимая лишь с тоской потери. Словно у неё когда-то всё же был ребёнок, но она потеряла его и теперь оплакивала. Хотя, возможно, так оно и было, но Хельмут не рассказывал, что у его жены случались выкидыши, и поэтому Генрих был уверен, что им пока ещё вообще ни разу не удалось зачать. Но, возможно, он ошибался, а друг просто не хотел делиться такими неприятными вещами.
— Если вы в этом нуждаетесь, конечно, — добавил Генрих, тоже заглядывая в колыбель.
София резко подняла голову, и он ожидал, что она посмотрит на него с осуждением и укором, но ничего подобного в её взгляде не было — лишь всё та же тёмная тоска, и Генрих даже поёжился от этой тоски, будто она протянула свои чёрные липкие щупальца из души Софии в его душу и сжала её до боли.
— Я нуждаюсь, — кивнула девушка, продолжая смотреть ему в глаза. — Но ещё сильнее… — Она сглотнула, ощутив дрожь в голосе. — Ещё сильнее я нуждаюсь в своём ребёнке, которого у меня уже, видимо, никогда не будет.
Генрих ничего не ответил, едва ли не впервые в жизни не зная, что сказать. Все слова утешения и София, и Хельмут уже слышали тысячи раз — и от него самого, и от Кристины, и от других людей. Говорить о том, что всё ещё впереди, что пока они оба молоды и полны сил, у них есть все шансы зачать ребёнка, тоже бесполезно, к тому же это противоречило словам многочисленных
— Мне кажется, вы не совсем правы, — осторожно начал он, постаравшись сделать свою улыбку наиболее ласковой и дружелюбной.
— Да, я знаю, — огрызнулась София и резко откинула с груди на спину две рыжие густые косы, перевитые фиолетовыми лентами. — Мне уже не раз говорили об этом.
Задремавший было Джеймс, пробуждённый её громким голосом, тут же распахнул глаза и начал неистово вопить — его явно возмутило то, что ему не дали толком заснуть. Генрих по уже выработавшейся привычке схватился за край колыбельки и принялся её покачивать, но ребёнок не успокаивался.
— Может, он голоден… — в недоумении протянул Генрих, не прекращая покачивать колыбель.
— Он только что поел, — заметила София. — Авелина ушла за пару минут до того, как вы сюда зашли. — Она посмотрела сначала на малыша, а потом, почему-то умоляющим взглядом, на Генриха и тихо попросила: — Позвольте?
Он кивнул, и София осторожно достала кричащего Джеймса из кроватки и прижала к себе, давая ему ощутить своё тепло и заботу. Плач стал тише, глуше, а потом и вовсе затих — малыш снова уснул. Но София всё не решалась опускать его обратно в постель. Она чуть отстранила его от себя и со слабой улыбкой взглянула на его безмятежное личико. Подумалось, что с такой любовью на Джеймса даже сама Кристина не смотрела, хотя казалось бы, кто может любить дитя сильнее, чем мать? Но во взгляде Софии читалась такая небывалая нежность, что у Генриха защипало в глазах.
— Вам, наверное, с ним нелегко? — светским тоном поинтересовалась девушка. — Особенно сейчас, когда леди Кристины здесь нет.
— Признаюсь — да, — пожал плечами он. — Несмотря на то, что у меня два младших брата… Собственный ребёнок — это совсем другое.
София, у которой тоже был младший брат, молча кивнула. Она ещё немного покачала Джеймса на руках, а потом уложила обратно в кроватку — малыш спокойно и крепко спал, убаюканный её заботой.
— Хотя до встречи с Кристиной я своих детей заводить не собирался, причём как раз из-за братьев, — сказал вдруг Генрих. — И если с Вольфгангом мама всегда справлялась сама, даже кормила его сама… а вот о Рихарде заботиться пришлось уже мне. Было… сложно, — он усмехнулся, и София понимающе кивнула. — Мне было немногим больше вашего — двадцать с лишним. Тогда я и подумал, что своих детей не хочу, да и зачем? Наследником можно было назначить Вольфганга, за ним — Рихарда и ничем себя не обременять.
Действительно, на момент свадьбы Генриху было уже тридцать семь лет, и на тот момент мало кто верил, что он уже когда-нибудь женится и произведёт на свет наследников. Так что помолвка и дальнейший брак с Кристиной стали неожиданностью не для неё одной.
— А Хельмут? — вдруг встрепенулась София и резко взглянула на Генриха, будто при этом испугалась его. — Он не говорил вам… ну… ничего такого?
— Кажется, нет, — покачал головой Генрих.
Он чуть солгал, потому что Хельмут, особенно в молодые годы, тоже частенько заявлял, что жениться и заводить детей не хочет. А причина была донельзя проста: десять лет назад другу пришлось расторгнуть помолвку из-за измен невесты. Это сильно уязвило Хельмутово самолюбие — безграничное, прославленное на всю страну, но от этого ужасно чувствительное. Он ругался, злился и страдал, а потом в сердцах заявил, что жениться и заводить детей в жизни не станет. Что, впрочем, не мешало ему спать с лагерными девками на войне и с крестьянками — в мирное время, а ещё заделать парочку бастардов.