Путь до весны
Шрифт:
— Почему вы решили, что я бы так поступила с вами? — по-прежнему не обращая внимания на его грубость, поинтересовалась Кристина. Ей было обидно, конечно, но она не подавала виду.
Хенвальд помолчал несколько мгновений, оглядывая её с ног до головы, будто видел впервые в жизни. Конечно, это не так: они часто пересекались во время прошлой войны — в Асйбурге или в военном лагере, иногда даже перекидывались парой слов… И всегда граф Ульрих был весьма вежлив и сдержан, называл её на «вы», да и Кристина никак не проявляла какого-либо пренебрежения, в котором он обвинял её сейчас.
Граф Ульрих вздохнул и заговорил:
— Потому что ты — неблагодарная стерва, пекущаяся только о себе и своём драгоценном замке. На остальных тебе плевать, даже после того, как мы всем Бьёльном собрали армию и отвоевали для тебя пресловутый замок. Чем ты отблагодарила лично меня? Твой муженёк хотя бы выплатил мне достаточно денег за участие в том, что в мою вассальную клятву не входило. А теперь что? Теперь я должен подчиняться не только ему, но и тебе, и я был согласен подчиняться, а ты так меня за это наградила?
Кристина опешила, несмотря на то, что именно этих слов она и ожидала. Он напрасно обвинял её в неблагодарности: она тоже презирала неблагодарных людей, но сама таковой не являлась определённо. Конечно, Хенвальд не был обязан помогать отвоёвывать Нолд у шингстенцев, но ведь он уже получил свою награду, что ему ещё нужно? Тоже сокращение налогов, хотя у него достаточно ресурсов и денег, чтобы выплатить их в полном объёме? Или что-то ещё?
— Я просто хотела поступить по справедливости, — отозвалась Кристина, невольно выпустив поводья, — но если вы считали этот мой поступок несправедливым, то могли бы обратиться к королю. Он бы рассудил нас.
— Теперь уже поздно, — заявил Хенвальд, поправляя свой берет.
— Каковы же ваши условия, ваше сиятельство? — встрепенулась она, гордо вскинув голову.
— Нет никаких условий, — вдруг понизил тон граф Ульрих. — Если я скажу, что хочу, чтобы ты убралась в свой Нолд поскорее и больше здесь не появлялась, вряд ли меня кто-то послушает. Выплачивать налоги в пользу Нолда я всё равно не буду. Иди к чёрту.
С этими словами он пришпорил коня, разворачиваясь; окружающие его гвардейцы в блестящих латах и серых с зелёным сюрко расступились, пропуская его, и поскакали в замок вслед за ним.
— Я не уйду, пока вы не сдадитесь, ваше сиятельство, и не принесёте извинения! — крикнула Кристина ему вслед, но он даже не обернулся.
Хенвальд ясно дал понять, что ненавидит её, но разве это может быть весомым поводом для восстания? Она не поняла, каких именно результатов ему хотелось добиться, а он не желал об этом говорить. Не мог же он требовать развода Кристины и Генриха, отсоединения Нолда от Бьёльна и возвращения Кристины в родной аллод? Или мог? Она уже давно поняла, что дело было не только в налогах, что Хенвальд вряд ли успокоится, даже если она уступит и позволит ему не платить полную сумму… Но что же тогда ему надо, в конце концов?
Когда за ним закрылись ворота замка и поднялся мост через ров, когда со стен пропали лучники, она вздохнула и позвала:
— Капитан! Нужно отправить вести в Айсбург. Кажется, нам потребуется
А ещё нужно было извиниться перед Рихардом за то, что она, скорее всего, не успеет приехать к его именинам.
Кристины не было дома почти две седмицы. Уже настала весна, баронесса София встретила свои девятнадцатые именины, следом за ними приближалось восемнадцатилетие Рихарда. А там недалеко и до весеннего равноденствия и Дня Прощения… Жизнь текла своим чередом, несмотря на войны и мятежи, в том числе и здесь, в Айсбурге, до которого пожар восстания пока не добрался. И хотелось верить, что уже не доберётся никогда. Впрочем, это зависело целиком и полностью от Кристины, её удачливости, умений и сил.
Она часто присылала письма, буквально каждые два дня в Айсбург приезжал гонец, и порой Генрих с трудом читал то, что писала ему жена. У неё и так был не слишком разборчивый почерк, но, видимо, от волнения и пережитого в битве ужаса, а также из-за спешки и полевых условий она стала выводить буквы куда менее старательно. Генрих читал — и представлял, как она пытается расположить кусочек пергамента в тёмном шатре, как дрожит её рука, как подряд ломаются несколько перьев, потому что она слишком сильно жмёт на них… Как слёзы застилают её глаза, но она сдерживает их, терпит до последнего, не позволяя им упасть на пергамент и размазать свежие чернила.
Генрих догадывался, как Кристине сейчас нелегко, но всё же безоговорочно доверял ей, будучи полностью уверенным в успехе её дела.
Самое новое письмо уставший гонец на взмыленной лошади принёс сегодня после обеда. Кристина рассказывала о неудачных переговорах с Хенвальдом, который вместо того, чтобы спокойно выдвинуть свои требования и обосновать претензии, попросту оскорбил её и заперся в замке, готовясь, по-видимому, к штурму. Кристина просила как-то поторопить Варденов с принятием решения насчёт того, чью сторону они намерены принять, а также прислать подкрепление и осадные орудия для возможного штурма.
Генрих вздохнул.
Ему снова пришлось собрать небольшой совет, позвать в том числе и леди Луизу, которая могла бы как-то повлиять на своего отца, уговорить его выступить на стороне законного сюзерена или хотя бы не присоединяться к мятежу. Но её тоже, в свою очередь, придётся уговаривать.
Хотя был у него на уме ещё один способ, пожалуй, даже более действенный, чем уговоры.
Сегодня большой зал Айсбурга выглядел пустынно, заброшенно; длинный стол, приставленный вплотную к помосту, не был заполнен даже наполовину: по правую руку от Генриха сидели Хельмут с женой и Рихард, по левую — Вольфганг и Луиза. Поэтому сам лорд Штейнберг решил не садиться на трон и просто занял высокий скромный стул во главе стола. Кресло Кристины почему-то не убрали с помоста, и оно тоже печально и одиноко стояло возле трона. Иногда в зал забегали слуги с бокалами вина, но мало кто из собравшихся хоть раз прикоснулся к напитку.