Путь дракона

Абрахам Дэниел

– Вы хотите убедиться, что я не Иссандриан?

– Да.

– Какие вам нужны доказательства?

– Если я помогу отозвать Клинна из Ванайев, обещайте, что не обернете дело к личной выгоде. Все знают, что ваш сын служит под командованием Клинна. Джорей Каллиам не должен сделаться протектором Ванайев.

Доусон моргнул.

– Канл… – начал было он, но, встретив прищуренный взгляд Даскеллина, осекся. Когда он вновь заговорил, его голос прозвучал неожиданно жестко. – Богом и антейским престолом клянусь: после отставки Алана Клинна мой сын Джорей не станет протектором Ванайев. Более того, клянусь, что никто из моего рода не

получит выгоды от ванайских событий. А вы, друг мой, поклянетесь ли в том же?

– Я?

– У вас ведь там родственники. Или я должен думать, будто вы поддерживаете короля только ради выгоды?

Даскеллин сочно захохотал – рокочущий смех раскатился по залу так, что зима на миг отступила.

– Господь прослезился, Каллиам! Да вы нас всех сделаете образцом бескорыстия!

– Поклянетесь? – настаивал Каллиам. – Присоединитесь к тем, кто предан королю Симеону и ставит возрождение традиции выше собственной славы?

– Верные слуги трона, – с улыбкой произнес Даскеллин.

– Да, – по-прежнему жестко ответил Доусон, несокрушимый как кремень и твердый как сталь. – Верные слуги трона.

Даскеллин вмиг протрезвел.

– Вы всерьез?

– Именно, – подтвердил Доусон.

Темные глаза скользнули по лицу Доусона, будто силясь проникнуть сквозь маску. А затем – как и в предыдущие полдесятка раз, когда Доусон говорил с такими же людьми, разделяющими его стремления, – смуглое лицо осветилось гордостью, Даскеллина переполнили отвага и чувство причастности к великому и благому делу.

– Тогда да, – тихо сказал он. – Клянусь.

***

Разлом, видимым образом делящий город на части, был не единственным знаком размежевания. По обе стороны от мостов аристократия жила в просторных особняках у широких площадей, а прочий народ ютился в тесных улочках и проулках. Живешь к северу от площади Кестрель – ты высокопоставленный вельможа. Держишь конюшни у южных ворот – кровь в тебе благородная, но богатство ты изрядно поистратил. Город скрывал тайны, известные лишь его обитателям, и даже деление на улицы не отражало всего разнообразия: самые бедные из горожан искали убежища в старых руинах под городом и влачили дни во тьме и нищете, едва защищенные от зимней стужи.

Темные камни мостовой побелели от инея и снега, запряженные в повозки мулы двигались медленно и осторожно. Кони опасливо переступали копытами, боясь поскользнуться; лошадей, сломавших ногу, забивали тут же, на улице. Кемнипольская зима не позволяла даже приказать, чтобы карета дожидалась у дверей, но Доусон был так рад исходу встречи с Даскеллином, что не подумал сетовать. Служанка подпоясала на нем плащ из темной кожи с серебристой прошивкой и с крючками из гелиотропа, и Доусон, надев широкополую шляпу, вышел на улицу. До дома, где его ждала Клара, предстояло добираться пешком.

Все отрочество он провел в Кемниполе: днем сопровождал отца на церемониальные встречи, а вечера проводил в пирушках, веселясь и распевая песни с такими же соседскими юнцами. Даже сейчас, спустя десятилетия, заснеженные мостовые хранили его тайны. Он прошел по узкому проулку, где Элиайзер Брейниако бегал нагишом, проиграв ему пари в тот день, когда обоим исполнилось четырнадцать. Затем миновал кишащий клопами квартал, где селились полунищие тимзины и ясуруты. Прошел под Морадовой аркой, где обезумевший последний дракон-император погиб от когтей собрата; арка из драконьего нефрита возносилась почти до высоты самого Кингшпиля

и поражала хрупкостью и искусной тонкостью – впору было дивиться, как она не ломается от легчайшего ветерка. Остался позади и публичный дом, куда отец привел Доусона в десятый день рождения и заплатил за его первую в жизни ночь с женщиной.

Небо, обратившееся в сплошное белое облако, благосклонно сияло над городом, рассеивая тени. С повозки булочника, едущей с рыночной площади, упала корзинка с миндалем, и невесть откуда набежавшая детвора расхватала орехи раньше, чем возница успел вымолвить слово. Стоя на западной стене, можно было взглянуть сверху на широкие равнины Антеи – как Бог на дольний мир. Город, совершенный и безупречный, вмещал в себя всю историю от падения драконов до возвышения Белого Пророка и дальше до бунтов рабов, после которых Антея восстановила империю первокровных здесь же, в Кемниполе – городе, некогда выстроенном драконами. Здешние камни хранили в себе память многих столетий, целых эпох.

И сейчас, впервые за всю жизнь, Доусон начал дело, которое впишет его имя в историю любимого города. Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ, который очистил королевский двор от скверны и указал Антее достойный путь. Каллиам, который собрал под свои знамена защитников правого дела и уничтожил силы хаоса, грозящие переменой жизни.

Бессмертный город так и звал упиваться воспоминаниями и мечтами о будущем, утвержденном его собственной рукой, – о будущем, где не он, а Куртин Иссандриан и Фелдин Маас будут ради зимних дел пробираться по заледеневшим улицам вместо уютных посиделок у домашнего камина, – и Доусон отдался на волю фантазий. И не заметил предвестий нападения, даже если они были.

Дорога изгибалась по краю мыса; на треугольной площадке, где две широких улицы сходились в одну, беседовали трое мужчин в темных шерстяных плащах. Доусон шагал не сворачивая, в уверенности, что горожане расступятся перед придворным вельможей, однако трое, хмуро глядя на него, не двигались.

Грезы о будущем тут же исчезли, Доусон разозлился. Впрочем, его ведь могли просто не узнать… Ближайший из троих откинул плащ и вытащил широкий изогнутый кинжал, остальные посторонились – и не успел барон пренебрежительно хмыкнуть, как бандит с кинжалом кинулся ему навстречу. Доусон, нащупывая меч, отступил, но даже толком не вытащил клинок из ножен – стоявший слева головорез ударил в локоть утяжеленной дубинкой. Рука тут же онемела, меч упал на заледенелую землю. Первый бандит взмахнул кинжалом, лезвие рассекло кожаный плащ и вонзилось Доусону в грудь. Барон вскрикнул и отскочил назад.

На дуэль это никак не походило: у противника ни легкости, ни изящества, ни даже представлений о чести, ни малейшей дуэльной выучки – бандит держал кинжал как мясник на бойне. Его подручные с дубинами окружили Доусона, словно боялись, что он повернется и побежит, как перепуганная свинья. Барон выпрямился и на миг приложил руку к порванному плащу – на перчатке осталась кровь.

– Ты ошибся последний раз в жизни, – рявкнул Доусон. – Не знаешь, на кого напал.

– Знаю, милорд, – ухмыльнулся бандит и вновь ударил, целясь в живот. Доусона спасла лишь многолетняя выучка – он, подавшись назад, отступил в сторону, клинок прошел мимо. Головорез с дубинкой, стоявший слева, ударил его в плечо, и Доусон, оседая на колени, впервые заподозрил, что перед ним не простые уличные грабители. Ловушка была предназначена лично для него.