Путь гладиаторов
Шрифт:
Птица никогда не долетит…
Пора взглянуть правде в безжалостные глаза — Ирия проиграла вчистую.
Можно врать другим, но себе? Эйды больше нет. Ревинтер от нее, наконец, избавился. С разрешения Леона? Может, и нет. Какая теперь разница, и какой во всём этом смысл? Самая страшная месть не вернет живую сестру…
Эйда. Мягкие золотистые косы. Внимательные серые глаза. В последние два года в них застыли отчаяние и ужас. Но прежде светились тепло и доброта.
Почему всё это вспоминается
Помнились кошмары Эйды и бессонные ночи. А какой любящей и доброй — самой доброй в их семье! — была сестренка прежде, напрочь стерлось из неблагодарной памяти.
Полный замок раненых птичек-зверьков. Опять где-то подобранных.
Вечные пяльцы или книга в хрупких руках. И мягкое понимание — в бездонных серых глазах. Всегда — что бы грубоватая (или просто и откровенно — грубая) младшая сестра ни пыталась коряво рассказать. Из тех сбивчивых исповедей Эйда никогда и никому не выболтала ни слова…
Разве мог кто тогда предположить, что вскоре для человека, понимавшего и сочувствовавшего всем, ни у кого не найдется ни понимания, ни сочувствия? А привычной мыслью Ирии станет: «Как же надоели слёзы старшей сестры!»
После письма герцогского шпиона «Ирэн» еще на что-то надеялась. Но три дня назад прибыл Клод.
Эйду не довезли до Лютены. Разбойники? Леонардиты? А выдумать что поинтереснее у Ревинтера фантазии не хватило?
Леон сам отдал сестру — в руки смертельного врага! И не ее первую. Только Эйда — не Ирия. На долю сестренки своего Джека не нашлось…
Впрочем, кто здесь взялся обвинять? Ирия сама — не меньшая дрянь. Ничем не лучше матери или Леона. В Лиарском замке Эйда была близко, совсем рядом. А младшая сестра упивалась жалостью к себе! О Всеславе вздыхала!
Глупая, бессердечная, эгоистичная дура, влюбленная в мираж, — вот кем была Ирия. Пока мир не перевернулся в очередной раз.
Угли в камине. Вечные догорающие угли зимнего костра. Пепелище…
Полгода назад у Ирии были отец и сестра. А теперь? Озлобленный старик, чьих мотивов и намерений не понять никогда?
И есть ли у нее хоть он?
А не надоело думать только о себе и себя же жалеть?
Стук в дверь. Громкий и настойчивый. Очень!
Уйдите уже все! Ирия — эгоистичная дрянь. Но даже эгоистичной дряни иногда нужно забиться в самый глухой угол! И никого не видеть.
— Ирэн, открой!
Легок на помине.
— Открывай!
Да уж — хозяину дома в просьбах не отказывают. Девушка, вздохнув, поплелась к двери.
Ого! Вот это да! Старик заявился в парадном мундире. С наградными лентами через плечо.
Он что, пьян? Или со здоровущего родового клена под окном свалился?
— И что же ты здесь делаешь?! — рявкнул Ральф Тенмар.
Будто это не он вломился без приглашения, а наоборот.
— Читаю… — безучастно ответила «племянница»,
Угли притягивают взгляд.
Для старика есть второе кресло. Захочет — сядет.
А ей уже всё равно. И свой графин (на туалетном столике, больше негде) у Ирии тоже есть. В кои-то веки — почти полный…
Сегодня можно посидеть и в ее комнате — для разнообразия. Мрачно помолчать вместе. Всегда хорошо получалось.
Или герцог поворчит. А помолчит — Ирия. Пожалуй, это — лучше одиночества. Вот общества Катрин сейчас точно не выдержать. Не говоря уже о слугах.
— Не ври — не умеешь!
Три дня назад — рассмеялась бы.
— Читаешь… — старик бесцеремонно выхватил книгу. Встряхнул. Прошелся по комнате — враз стала маленькой. — Закладка на пятнадцатой странице. Читаешь в день по пять страниц, Ирэн?
— Чего вы хотите? — устало повернулась к нему девушка.
— Что с тобой случилось?! — прорычал герцог. Три размашистых шага — и он вновь возле племянницы. Уже привычная жесткая, костистая лапа стиснула плечо. На сей раз — правое. — Я же сказал тебе — твой брат умрет, если ты этого хочешь!
— Я не знаю, хочу ли его смерти, — равнодушно проговорила Ирия. — Это мало что изменит.
— Кроме того, что слизняк, убивший собственного отца, больше не будет отравлять подзвездный мир своим смрадным дыханием! — прошипел Ральф Тенмар. — Я знаю про твою сестру.
И что? С его-то мнением: «оступившегося — затопчи»? Леон запер Эйду в монастырь. Ральф Тенмар — застрелил бы. Причем еще два года назад.
— Дерись, Темный тебя побери! — он рывком развернул Ирию к себе.
Когтистая лапа оставила в покое плечо — чтобы мертвой хваткой вцепиться в подбородок. Заставляет высоко вскинуть голову. А жесткий, колючий прищур удержит взгляд любого — похлеще когтей дракона. Даже тенмарского!
— Любому из моих сыновей я сказал бы — будь мужиком! А что сказать тебе? Будь бабой?
Так не рычит даже разъяренный медведь-шатун. Выгнанный охотниками из уютной берлоги. На студеный мороз!
— Не смей реветь! Ты — лингардская аристократка!
— Какая?
— Или ты невнимательно читала книги из моей библиотеки?
2
Что-то забрезжило во тьме. Прогоняет даже застарелую тоску и уже привычное унылое равнодушие.
Что-то — пока таинственно-неуловимое, но будоражащее. И очень важное…
Старик сам читал эти книги. И отлично помнит сюжет. Значит — или читал недавно, или перечитывал.
Причем второе — вероятнее. Но зачем? К чему тенмарскому герцогу история древнего Лингарда? Волею победителей превращенного в Лиар.
И к чему это теперь Ирии?
— Какая разница? Моя сестра погибла. А вам прекрасно известно, что я — не невеста вашего сына. — Вот и сказала. И давно пора. — Я никогда и не утверждала, что он собирался на мне жениться.
И что теперь? Отдаст ее властям? Позволит застрелиться самой?