Путь Грифона
Шрифт:
– Когда? Сейчас или когда ты с нашим «молчи-молчи» вошёл?
– И тогда и сейчас, – нараспев сказал гость.
– Сначала думал: сколько лет могут дать, если я вас обоих придушу? – серьёзно ответил хозяин.
– А сейчас? – улыбался Черепанов.
– А сейчас думаю, что правильно сделал, что не придушил, – вставая с насиженного места, заявил Соткин. – Здравствуй!
Они обменялись сильными рукопожатиями. Расцеловались. Обнялись.
– Рад видеть тебя, Паша, – растроганно признался Александр Александрович. – Присаживайся. Буду тебя угощать-потчевать.
– Нужда, нежданная, окаянная. Мир вас, вижу, с местным чекистом не берёт, – заметил гость.
– Да как возьмёт? Сначала давай меня донимать, почему я на реабилитацию не подаю, – накрывая на стол, стал рассказывать Соткин. – Потом вдруг давай писать-отписывать, интересоваться, за что у меня послевоенный орден Красного Знамени.
– А и правда, за что?
– За особую храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности… Ты-то должен знать, – театрально пристыдил гостя хозяин.
– Статут ордена я хорошо знаю. У меня таких два. Мне-то скажите, когда и за что наградили, – заинтересовался Черепанов.
– Тебе скажу. Получил в сорок шестом году. За освобождение Одессы…
Черепанов громко рассмеялся. Успокоившись, проговорил:
– Это хорошо, что ты ему не сказал про освобождение Одессы…
Павел Иванович, конечно, сразу понял, что мог делать в Одессе в сорок шестом году Соткин, если на момент их последней встречи он находился в составе тщательно законспирированной группы «Лихие». И от кого он освобождал город, когда Одесским военным округом командовал сам маршал Жуков…
– А по реабилитации… Ты же сам знаешь, что с этой реабилитацией творилось, – многозначительно заметил хозяин гостю.
– Не знаю. Я в это время был за границей.
– Кинулись реабилитировать. Ну, Бела Куна или Розенфельда какого-нибудь – святое дело реабилитировать. А в тридцать седьмом уголовных покрошили, их куда деть? Мне самому чуть не переквалифицировали мелкую кражу на пятьдесят восемь, один… Ты лучше про себя расскажи. С Марией живёте? – выставляя на стол закуски, поинтересовался Александр Александрович.
– Живём. Трое ребятишек. Два сына. Дочка.
– Хорошо, – одобрительно заметил хозяин. – У меня такой же расклад. Но вот с ними, с детями, уже проблема. Внучат из них силком выдираю. По одному внуку мне родили и сидят довольные. Так и народ русский закончится, не заметишь как. Ну так что за нужда такая?
– Несколько дней назад на участке Араксского погран-отряда, что в Грузии, на советско-турецкой границе была осуществлена попытка прорыва со стороны нашего тыла, – не торопясь стал излагать причину своего приезда Черепанов. – Прорывались нагло, через пограничный мост. Сбили на «газике» шлагбаум и рванули к туркам.
– И что пограничники? – прекратив нехитрую сервировку стола, спросил Соткин.
– Действовали по инструкции… «В случае нарушения государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, нарушитель преследуется; в сторону тыла – до полного задержания; в сторону границы –
– Уничтожили?
– Частично. Из подбитой машины выскочили мужчина с женщиной и успели за дымом перебежать на турецкую сторону. Водителя застрелили. Теперь внимание, – приостановил свой рассказ Черепанов. – Водителем оказался Богданов Вячеслав Николаевич, восемьсот девяностого года рождения, бывший поручик белой армии. В машине обнаружено золото в слитках.
– Во как! – искренне удивился Соткин и присел на табурет.
– Знакомый?
– А второй, что перебежал, часом, не Дранкович по фамилии?
– Значит, – старые знакомые, – сделал вывод Черепанов.
Александр Александрович утвердительно кивнул головой.
– Фамилия второго неизвестна, – продолжал Черепанов. – Но не в этом дело. Нам на это золото обоим взглянуть нужно. Вам и Богданова опознать…
– Милай, за десять лет человек может так измениться, что ни за что не узнаешь, если встретишь… А тут пятьдесят с лишним лет процокало… Хотя смотреть, конечно, надо…
Соткин сходил к холодильнику. Вернулся. Выставил на стол графин с жидкостью густого красного цвета.
– За встречу выпьем. Да дальше поговорим, – наполняя гранёные стопки, объявил хозяин.
Звонко и радостно чокнулись посудой. Залпом выпили. Закусывали маринованными белыми грибами, отварной говядиной и холодной картошкой, сваренной целиком.
– Не злоупотребляете? – спросил гость, постучав пальцем по графину.
– Это тебе наш «молчи-молчи» нажаловался, – с пониманием проговорил Соткин, во второй раз наполнив стопки. – Обидел я его тут крепко на ветеранской встрече… Сказал ему: ты Бога благодари, что русские пьют и не хотят учиться. Если будут трезвые, грамотные и образованные – куда бежать из России, говорю, будете!
– Есть у нас ещё одна тема для беседы, – прервал Соткина Черепанов, – за нами ещё золото числится.
– Ты о том, что в сорок третьем году не успели изъять и сдать?
– Да, – был краткий ответ.
– Хорошо бы об этом было у нашего генерала спросить, – задумчиво проговорил Александр Александрович.
– Спрашивал. Сказал, пусть полежит. Говорит, в своё время ему сам Сталин сказывал, что несколько килограммов золота погоды не делают…
– Ну, коли так, то пусть лежит. Золото жрать не просит. Или просит? Как считаешь?
– Просит или не просит – не скажу. А людей пожирает. Сами прежде так говорили…
– Это не я – это Ахмат…
– Он жив?
– Жив, да только какая там жизнь?! Ему сто лет в обед. Под себя, правда, не ходит. Двигается. Но говорить уже не говорит. Только лыбится да кивает. Прямо как болванчик китайский… Только не толстый, а худой. Высох весь. Силёнка вся неизвестно куда выветрилась. На вес, как дитя малое. Когда ещё разговаривал, сказал мне, что если выпивать и курить не буду – могу тоже лет сто прожить. Золото, говорит, если с ним правильно обращался, жизнь долгую дарит. Имей в виду. Только на хрена мне такая жизнь нужна!