Путь Грома
Шрифт:
– А ведь выбьют всю правду, сволочи, – подумал он, как только боль стала утихать. – Он почти не знал таксиста. Он почти не знал и парня, которого увез таксист. И вроде, не было ему никакого резона выгораживать этих людей. Но с детства вспомнил он слова матери.
– Не знаешь, что делать, так делай, что сердце велит.
– Что сердце велит, – прошептал он разбитыми в кровь губами.
– Громче говори, козел старый, – кто-то слева, словно нехотя, пнул его в бок.
– Я все вспомнил, все расскажу, все. Только не
– Помоги, – кивнул владелец дорогой обуви.
Здоровяк лениво щелкнул ножом и одной рукой небрежно вновь поставил старика на ноги.
– Вот спасибо, спасибочки, – старик склонился в поклоне и вдруг, резко нагнувшись к коленям верзилы, обхватил их и дернул на себя. Парень, потеряв равновесие, неловко взмахнул руками. Мгновенье и нож оказался в руках деда. Щелчок. Лезвие засияло в свете луны. Еле уловимое движение, и Седой держась за живот, стал медленно сползать по капоту автомобиля. Старик бросился к остолбеневшим парням слева под ноги. Еще двое рухнули на землю. Он занес руку для удара, и тут очнувшийся верзила обрушился на него сзади.
– Забьют, теперь точно забьют насмерть, – спокойно сквозь кровавую пелену ударов подумал старик. – Раз забьют, значит, ничего не узнают, – и провалился в забытье.
Он не знал, сколько был без сознания. Но когда он очнулся его уже никто не бил.
– Жив, кажись, жив, – подумал Семеныч, попытался вдохнуть, но переломанные ребра отозвались такой болью, что в глазах потемнело.
– Придурки! – визгливый женский голос врезался ему в уши. – Вы же убили его? Убили и ничего не узнали.
– Слышь, Седой, успокой свою стерву, – это был голос верзилы.
– Стерву? – взвизгнула женщина.
Раздался треск, крики. В воздухе ощутимо запахло паленым мясом.
Семеныч с трудом разлепил глаза, и с удивлением увидел, что все семеро мужиков лежат без движенья вокруг него. Мужик в дорогой обуви, одной рукой зажимая рану на животе, другой загораживается от приближающейся к нему хрупкой женской фигуры. Похоже, он что-то говорил, но что именно старик не смог разобрать из-за звона в ушах.
На глазах у пораженного старика, женщина протянула к мужчине руку. Нет не руку. Костлявую когтистую лапу. При свете луны было видно, как блестят на ней кривые изогнутые когти. Мгновенье и лапа вонзилась в грудь мужчины. Он с расширившимися от ужаса глазами пытался кричать. Но только беспомощно хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Еще секунда и вырванное у него из груди сердце затрепетало в когтях у женщины.
Седой на глазах стал усыхать, превращаясь в по-настоящему седого дряхлого человечка. Он скрючился и осел на землю.
Женщина, держащая в руках еще бьющееся сердце, внезапно повернулась лицом к Семенычу, и лунный свет упал на ее лицо. Если бы Семеныч
– Ведьма, а я нему не поверил, – одними губами произнес дед.
Старуха словно услышала его невнятный шепот и, склонив голову набок, стала побираться мелкими шажочками. Вот она уже стоит перед ним на коленях и внимательно вглядывается в окровавленное лицо.
– Где, где, где он? – слышит он противный скрипучий голос.
Смрадное вонючее дыхание старухи забивает ему ноздри горло, легкие, которым и так отчаянно не хватает кислорода.
– Где, где, где он?! – скрипучий голос переходит в надрывный визг.
Она хватает его за плечи и начинает трясти.
– Будь ты проклята, ведьма. Ни пути тебе, ни дороги.
И Семеныч, собрав последние силы, плюнул ей в лицо.
Сгусток крови, перемешанный с слюной, густой каплей шлепнулся старухе на щеку. Ведьма отшатнулась. Отпустила его плечи. Брезгливо вытерла щеку.
– Не тебе, человечек, меня проклинать, – прошипела она и, наклонившись над ним, издала разочарованный вопль.
Семеныч лежал, запрокинув голову, и в его широко открытых глазах отражалась полная луна.
Алина очнулась на кладбище. Она стояла на коленях рядом с окровавленным трупом какого-то бомжа. Женщина потерла лоб, стараясь вспомнить, как она здесь оказалась. Кажется, ей позвонил Седой. Кажется… Она поднялась озадаченно оглядываясь. Сильно воняло паленым мясом, что, в общем-то, было неудивительно. Вокруг валялось несколько обугленных тел. Еще один труп, но в этот раз не обугленный, а больше похожий на высохшую мумию, лежал рядом с машиной.
Алина подняла к лицу отчего-то липкие руки и заскрипела зубами. Что произошло? Что вообще происходит? Почему она вот уже второй раз за вечер выходит из себя? Куда девался ее хваленый самоконтроль? И где ей теперь, черт побери, искать Илью?
Будто отвечая на ее последний вопрос, кладбищенские деревья застучали голыми ветвями под порывом осеннего ветра. Ведьма обернулась, ища источник звука. И увидела в глубине кладбища высокую темную фигуру. Та, вытянув длинную, очень длинную руку указывала направление.
Алина молча кивнула головой и, оттолкнув ногой труп Седого, села в заурчавшую, как довольный зверь, машину.
Тяжелая бронированная дверца захлопнулась, и Мерседес сам поехал по кладбищенским дорожкам в сторону вокзала.
Сторож, вжавшийся в мерзлую землю за соседним памятником, долго вглядывался в темноту, боясь возвращения ведьмы. Потом, не решаясь выползти на дорогу, где продолжали стоять уже не нужные бандитам иномарки, он встал. Пригибаясь и прячась, мужчина побежал, петляя между оградок и памятников, к свой сторожке у ворот.