ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
Шрифт:
Петя Рауш с компанией организовал сквот на улице Петра Заслонова, то есть почти в центре Питера, недалеко от Московского вокзала. Чем они занимались? Просто жили. Я мало общался с Петей, но слышал, что он бросил учительствовать, ушел из дома, из семьи. Причем из школы он даже не увольнялся, а просто в один прекрасный день перестал туда приходить. Для Руаша, как тогда, так, наверное, и сейчас, анархия – это образ жизни, эстетический жест. Думаю, идеи для него тоже важны, но важны настолько, насколько они подтверждают его жизненный выбор. Что касается активистского действия, то я не знаю ни об одной его акции. Может быть, он что-нибудь и устраивал, я просто об этом не знаю. Знаю,
Конечно, тогда вокруг Пети образовался кружок сподвижников. Это были те, кого вряд ли бы поняли те, кто учился в спецшколе - не знаю, кто точно, но какой-то «спецконтингент». Они захватили две квартиры в маневренном фонде: на первом этаже и на втором. Рауш жил на первом, и его совсем не смущало, что в туалете не работает слив, а из унитаза выскакивает здоровая крыса. С обитателями квартиры на втором этаже Петя общался с помощью самодельного телефона: от трубки к трубке была протянута проволока, и каким-то образом звук бежал по этой проволоке. Я лишь однажды посетил сквот Рауша, когда нас, анархистов, снимали там для модной в конце 80-х программы «Пятое колесо».
Правда, один паренек из компании Рауша работал с нами, анархо-коммунистами, а точнее, ходил со мной распространять «Черное знамя» к проходным заводов.
Мы старались доказать разбуженным перестройкой обывателям и средствам массовой информации, что анархизм – это не «Цыпленок жареный», а освобождение личности и коллективный свободный труд, то есть настоящий коммунизм. А Петя и его друзья, наоборот, преподносили им образы «Свадьбы в Малиновке». У Рауша была даже какая-то теория, что нужно не разрушать стереотип, а использовать его. И обыватели, и журналисты из-за лености мысли не любят «зрить в корень», им легче было воспринимать за анархизм то, что предлагали экзотические персонажи со сквотов.
Все привыкли, что «Анархия – мать порядка!». Причем тут рабочее самоуправление, захваты предприятий, «планирование экономики снизу», какие-то вольные советы? Свободный коммунизм – это что-то слишком странное, тяжелое для понимания. Мы же знаем, что коммунизм – привел в Россию в тупик, в то время, как весь цивилизованный мир двигался в другом направлении! Вот почитайте, что пишут в «Смене» и «Огоньке»! Только внедрение рынка и разрешение частной собственности вернет нас в цивилизованный мир. А вы о свободном коммунизме! Что это такое! Коммунизм - это ГУЛАГ. Вот и Солженицын пишет… Словом, пробить интеллигентские обывательские предрассудки было очень тяжело.
Но, наверное, в анархизме действительно есть что-то такое, что привлекает сумасбродов. Слабость анархизма в его элитарности, что ли. Воспринять призыв к свободе способны даже обезьяны. А вот для того чтобы понять, что свобода опирается на ответственность каждого из нас, нужны мозги. Неслучайно, что в XX веке некоторые анархисты превратились в фашистов. Последовательное развертывание анархистской философемы заканчивается элитарностью, с которой начинается революционный фашизм. Радикальные анархисты предлагают выбирать: свобода или смерть. Но если выбор обозначен столь жестко, то свобода превращается в удел героев, «живущих рискуя».
Забегая вперед, скажу, что я тоже не избежал соблазна причислить себя к контрэлите, которая «понимает жизнь как задание», для которой «свобода – испытание». Меня вдохновляли идеи Хосе Антонио Примо де Риверы и программа Бенито Муссолини до похода на Рим. Но подробнее об этом чуть позже.
Другая часть анархистов,
Третья часть анархистов, реформисты, стали обслуживать профсоюзный истеблишмент, а потом и сами стали ведущими фигурами этого истеблишмента. Это произошло с московской группой «Община». Харьковские анархисты активно сотрудничали с либералами, а толстожопый ненавистник однополой любви Рассоха стал местным депутатом от какой-то украинской либеральной партии.
Короче, в анархистской среде, в этой несвежей тусовке хиппи, экологов и сквотеров, я со своим «рабочизмом» чувствовал себя чужым. Да, я один из первых анархистов перестроечной поры, но ведь не повесишь на себя объявление: «Я - заслуженный анархист!». Все считали, что настоящие анархисты – это те самые несвежие персонажи со сквотов. Благо, они полностью соответствовали обывательским представлениям об анархистах: папахи, кирзачи, черные знамена с золотой бахромой…
Кстати, на черных знаменах Пети Рауша была изображена птица Феникс – символ, понятный только Пети. По его мысли, анархизм, как птица Феникс, возродился из пепла! Мистическая птица была срисована с пачки болгарских сигарет «Феникс». А в конце 80-х табак оказался в дефиците, в табачные магазины выстраивались огромные очереди, курильщики перекрывали Невский проспект. Поэтому многие, видя знамена с фениксом, принимали Петю и его товарищей за сообщество рассерженных курильщиков, требующих болгарских сигарет. Другие принимали Феникса за орла, пусть не двуглавого, и думали, что Рауш и его друзья - монархисты-черносотенцы. Но Петя с презрением отвергал все предложения отказаться от феникса и золотой бахромы. Короче, «свадьба в Малиновке» продолжалась, только вот я чувствовал себя на этой свадьбе случайным гостем.
Я видел, что расширение анархистского движения привело к его деградации… Дело не во внешности новых адептов. Я сам одевался и стригся как настоящий маргинал. Вот каким меня запомнил первый перестроечный эсер, а теперь серьезный историк Ярослав Леонтьев:
«Дима Жвания - один из колоритнейших неформалов Ленинграда/Санкт-Петербурга начала 90-х годов. Это - личность настолько же легендарная, насколько и одиозная. Внешне он чем-то напоминал мне Константина Кинчева, во всяком случае, на голове у него был такой же панковский прикид. Ходил он в чёрной рубашке с завязанным пионерским галстуком. Словом, левак из леваков. Если в Москве столь же известными персонажами стали несколько позже Дима Костенко и Лёша Цветков, то в Питере их черты соединял в себе Дима Жвания» (От последних диссидентов к первым неформалам/ http://www.igrunov.ru/vin/vchk-vin-nhistor/remen/1123240766.html ).
Только кофта у меня была не черной, а красной (мама привезла с дальнего Востока), а вот шейным платок был черным. В черной рубахе я ходил потом, будучи председателем питерского отделения НБП.
С анархистской тусовкой я не хотел иметь ничего общего, но от анархизма я отошел не из-за деградации движения. Скорее она, деградация, создала нужный фон для этого отхода.
Постепенно я разочаровывался и в анархистской программе. Не в анархистском идеале, а именно в программе борьбы за этот идеал! Мы агитировали рабочих, некоторые рабочие были не прочь с нами побеседовать.