ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
Шрифт:
Правда, после собрания со мной заговорил парень, который делал доклад о своей встрече в Москве с местными анархистами: «Я полностью согласен с вами. И готов помочь в распространении вашей листовки». «Почему вы не сказали об этом на собрании?». «Я знаю, что в АССе есть осведомитель КГБ». Звали парня Петр Ущиповский. В свободное от анархизма время он работал то ли 3-м, то ли 4-м секретарем Кировского райкома ВЛКСМ, чем я был в немалой степени удивлен.
Петр проповедовал самые радикальные взгляды. Единственно, в чем мы расходились, так это в тактике. Он был сторонником вооруженных партизанских налетов на государственные учреждения. Я ратовал за индивидуальный терроризм в эсеровском стиле. «Надо выждать еще несколько месяцев и начать с громкой акции. Я завязал связи с рабочими Тульского оружейного завода. Они готовы продавать АКРС оружие», - говорил Ущиповский. Мы решили начать со взрыва Куйбышевского райкома ВЛКСМ, который находился все в том же дворце Белосельских-Белозерских.
Я, правда, не доверял
Попались мы перед вторым туром, причем взяли нас – меня и обманутого мужа - не спецбригада чекистов, а комсомольцы из оперативного отряда. Произошло это на Васильевском острове перед вторым туром выборов. На утро в университете должен был выступать Собчак, будущий питерский мэр. Я считал, что это - очень опасный человек, в 90-е я назвал бы его «симулякром перемен». Оперативники некоторое время следили за нами. Мы заметили это и побежали проходными дворами. Добровольные блюстители порядка рванули следом. Мы выскочили рядом с Румянцевским садиком. Остановились, чтобы слегка перевести дух. И зря. Через несколько секунд появились оперативники. Мы сорвались с места. «Стоять! Стрелять буду!» - крикнул один из них. «Из х… выстрели!» - бросил в ответ мой напарник, и запустил в оперативников стеклянной бутылью с клейстером. Она упала под ноги нашим преследователям, но почему-то не разбилась. Мы бежали по 1-й линии. Сумели оторваться, я, помню, еще подумал тогда, как хорошо, что бегаю по утрам, завернули во двор школы. Мы не знали, что в этот дворик есть два входа. Оперативники забежали с одного и другого. Мы попали в кольцо. Их было трое. Обычные парни - ничего особенного. Если бы мы подрались с ними, неизвестно, чья бы взяла. Тем более - я прихватил с собой цепь. Но мы с напарником так вымотались, что были не в состоянии сопротивляться.
Нас отвезли в отделение милиции, что рядом с мостом лейтенанта Шмидта. Пьяный милицейский капитан спросил: «Что, анархисты?!». «Да!». «А вы знаете, что анархисты боролись против электрофикации Советской России?!». Я даже не нашел, что ответить на этот пьяный ментовский бред. Менты изъяли все наши листовки, составили протокол о задержании. Все это время мы сидели в «аквариуме» вместе с изрядно накачанной алкоголем ресторанной шлюхой и заблеванными пьяницами. Шлюха задирала перед нами юбку, показывая ноги в черных колготках, и почему-то говорила при этом: «А вот дедушка Ленин был круче вас, мальчики!». Потом ее увел куда-то пьяный специалист по электрофикации. Выпустили нас лишь на рассвете. Мосты были разведены. Я брел по набережной и корил себя: «Зачем мы завернули в угол!»
Я ждал, что нами сразу же займется КГБ. Но дознание началось только через две недели после нашего задержания. Может быть, чекисты выжидали, чтобы посмотреть, чем мы займемся дальше. Сперва прямо с работы увезли моего сокашника. «Они все знают! Лучше им все рассказать», - убеждал он меня после допроса. Затем вызвали друга Макса, третьим самого Макса, меня оставили на десерт.
Я пришел на лекцию по философии. «Тебя зачем-то вызывают в деканат», - сказали мне ребята. В деканате меня ждал высокий лысый мужчина крепкого телосложения. Он отвел меня в первый отдел института, где уже сидели трое мужчин в штатском. Один представился полковником, второй - майором, третий - капитаном. «Вы вроде нормальный человек, прилежный студент, ваша жена ждет ребенка. Что толкнуло вас на путь экстремизма?» - спросили меня чекисты. Я стал витиевато рассказывать об анархизме и предательстве революции официальными коммунистами, сказал, что меня всегда вдохновлял пример Че Гевары. Меня резко оборвал гебист: «Где вы прячете оружие?!». Я ожидал, что рано или поздно разговор об оружии зайдет, и не смутился: «Оружие? О чем вы говорите!». «Мы знаем, что вы вели переговоры о покупке оружия. Мы знаем, что вы планировали произвести взрыв в Куйбышевском райкоме ВЛКСМ». Я сразу понял, что информация идет от Ущиповского. Ибо только ему я поведал, что проще всего начать со взрыва во дворце Белосельских-Белозерских. Остальные члены группы не были посвящены в этот план. «Именно вы, Дмитрий, внушали своим товарищам: террористический акт - это революция сегодня!» - продолжали давить чекисты. Я вспомнил, что этот тезис народовольческой программы я довел до сведения брошенного мужа. В итоге я пришел к заключению: Ущиповский - информатор КГБ, а мой сокашник просто испугался и выложил все. «Кто должен был вам продать оружие?» - настаивали чекисты. Я понял, что чекисты ждут, когда я скажу об Ущиповском: если все разговоры об оружии завязаны на их человеке, значит, ничего серьезного. Я дал телефон Ущиповского. Полковник и майор посмотрели на номер и тут же уехали. Далее я дал письменные показания о нашей листовочной кампании, о которой чекисты и действительно все знали. Умолчал я лишь о подруге
Дознание шло около месяца. Я уже приготовился к отсидке. Тогда действовал знаменитый указ Президиума Верховного Совета СССР «О внесении изменений и дополнений в закон СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления», который предписывал выносить более суровые наказания за публичные оскорбления или дискредитацию высших органов власти. Меня очень заботила моя профессиональная судьба. Я очень не хотел быть недоучкой. Однажды я зашел в деканат, чтобы поговорить с деканом - доктором философии Юлией Сморгуновой. Она была в курсе, что я под колпаком КГБ. «Ваша политическая деятельность - это одно дело, учеба в институте - совсем другое. Вы хороший студент. Исключать вас не за что. Отсидите в тюрьме - восстановитесь на факультете. Но я убеждена, что все закончится хорошо», - поддержала меня декан. Пока шло дознание, Съезд народных депутатов отменил статью Уголовного кодекса об антисоветской агитации и пропаганде. Я вздохнул с облегчением. Но впредь стал действовать осторожнее.
Расцвет анархистской вольницы в Советском Союзе пришелся на 1989-1990 годы. Весной 1989-го из Социалистической Федерации выделялась Конфедерация анархо-синдикалистов (КАС), возглавляемая Андреем Исаевым и Александром Шубиным - московскими студентами-историками.
Лидерам КАС черные анархистские знамена надоели очень быстро. Андрей Исаев сейчас занимает теплое место заместителя председателя Федерации независимых профсоюзов, стал видным «медведем» и председателем думского комитета по труду и социальной защите. Правда, благодаря Андрею я познакомился с одной очень пожилой анархисткой, не помню, как ее звали, помню только, что имя и отчество ее были еврейской классикой, то ли Сара Самуиловна, то ли Роза Моисеевна. Эта женщина примкнула к анархистам в начале 20-х, будучи юной студенткой, за что и поплатилась вскоре. Около 30 лет она провела в тюрьмах и лагерях. Она рассказывала, что в большевистских застенках анархисты быстро находили общий язык с эсерами, держались вместе, а с троцкистами никогда не удавалось наладить общение, те держались особняком, высокомерно относились к «мелкобуржуазным» революционерам. Она видела на этапе соратника Троцкого Смилгу, тот был в длинной серой шинели, держался особняком, делая вид, что не замечает анархистов и эсеров.
Исаев меня также познакомил с другой смелой женщиной – историком Натальей Михайловной Пирумовой, автором биографий Бакунина и Кропоткина. Наталья Михайловна затем приглашала меня на научные конференции, посвященные истории, философии и идеологии анархизма. В октябре 1989 года я, Исаев и Петя Рауш приезжали в Тверь для участия в конференции, приуроченной 175-летию Бакунина. Помню, Сергей Ударцев, правовед, автор монографии о правовых взглядах Кропоткина, дал мне и Раушу по 25 рублей – «на дело».
После весеннего провала АКРС (м) распался. Ребята испугались. Они поняли, что не готовы страдать за анархию. И лишь Макс Пацифик был полон решимости доказать, что борьба продолжается. «Ты же не собираешься прекращать деятельность?» - спросил он меня. И я до сих пор благодарен ему за этот вопрос. Конечно, для меня это было только начало.
Мы с Максом почему-то придерживались комсомольской традиции: для того чтобы создать организацию, нужно собрать не менее трех человек. Двух для этого недостаточно. Поэтому мы решили временно примкнуть к раушевской АССе – все же анархисты. Нас приняли на общем собрании.
На одно из собраний, которое проходило все в том же ДК Пищевиков на улице Правды, пришел молодой человек – лет 27, звали его Равиль. Он оказался членом Демократического союза и предложил АССе взять у него в долг 450 рублей на выпуск газеты, чтобы потом отдать 550 (по тем временам – большие деньги). То есть предложил кредит. Предложение потонуло в дискуссии: брать – не брать. Я молчал. С Раушем спорить бесполезно, деловые вопросы обсуждать – бессмысленно. После собрания я подошел к Равилю и сказал, что согласен с его предложением. Равиль деньги дал. К тому времени я подружился с Вольбергом. И он помог в изготовлении макета. Все теоретические статьи написал я. Вскоре Илья сказал мне: «У Рауша одна говорильня! Уже несколько месяцев обсуждаем программу и устав. Вижу, что ты человек дела. Предлагаю тебе возродить АКРС». Я, конечно, согласился с предложением Ильи. Так в рамках АССы возродился АКРС. Произошло это в конце мая 1989 года.
30 мая 1989 года мы совместно с АССА в ДК Кировского завода провели торжественное собрание, посвященное 175-летию со дня рождения М.А. Бакунина. В зале собралось 130 человек. Причем публика была весьма разношерстной: работники кировского исполкома, райкома, журналисты, философы, психологи, члены Демократического союза и Рабочего клуба, а также просто люди с улицы. Я сделал доклад «Бакунин и современность».
«Страсть к разрушению есть творческая страсть!» - эти слова Бакунина вот уже полтора столетия не дают спокойно спасть всякого рода эксплуататорам, власть предержащим и просто трусливым обывателям, - начал я.
– С этими словами шли на верную смерть совершат свои акции француз Равашоль, итальянец Казиеро, испанцы Хуан Моккези и Франсиско Гонсалес, а также наш соотечественник Нестор Иванович Махно.