Путь императора

Мазин Александр Владимирович

Бесцеремонно растолкав толпу, Шорг пробился к победителю.

– Хой, вождь! – крикнул он.– С меня выпивка. Я опять на тебе нажился.

Бледнокожий и беловолосый полукушога своеобразно смотрелся рядом с чернокудрым темно-коричневым соктом. Только глаза у них были почти одинакового цвета.

– Мой сотник.– Шорг кивнул на эгерини.– Фаргал. А это Люг Смертный Бой. Драчун и бабник, как все сокты, но зато – боец, сам видел!

– Видел, да,– согласился эгерини.

– Я тоже видел,– сказал сокт, сдвинув на затылок шлем.– Бьюсь об заклад на шесть рыжих – с твоим сотником мне не управиться. Наблюдал тебя на Арене, Фаргал,– пояснил он.– Ну, Белый, спор?

–

Ты поддашься! – ухмыльнулся Шорг.– Как насчет «Бабочки», вождь?

– Идет,– согласился сокт.– Плачу я.

– Пополам.

– Согласен. Ты с нами, Фаргал?

– Куда? – спросил эгерини.

– Развлекаться!

Сокт засмеялся и с силой метнул копье вверх. На высоте почти двенадцати локтей копье перевернулось и устремилось вниз. Толпившиеся вокруг шарахнулись в стороны, только Шорг и Фаргал остались на месте.

Люг поймал копье раньше, чем наконечник ударил в мостовую.

– Ну как?

– Пошли.

Фаргал почувствовал, как тепло, исходящее от этого человека, согревает его сердце. Эгерини еще не знал, что темнокожий вождь Люг Смертный Бой станет его ближайшим и единственным другом на много-много лет.

– Нет, ты евнух, честное слово! – воскликнул Шорг.– Ты погляди, какая девочка! Ты погляди, какая у нее нежная шерстка!

Тысяцкий задрал тунику танцовщицы.

– Неужели тебе не хочется…

– Нет,– сказал Фаргал.– Не хочется.

– Ты не мужчина,– разочарованно проворчал Шорг.– Гляди, как она на тебя смотрит. Да она уже сок пустила, клянусь гузном Ашшура! – Тысяцкий сунул руку между блестящих от ароматического масла ног девушки. – Ну точно! Он тебе страшно нравится, малютка, верно?

– Он такой сильный! – Девушка улыбнулась кокетливо.– Можно, и я посмотрю, что у него под набедренной повязкой?

Она вывернулась из рук Шорга и прыгнула на колени Фаргала:

– Ты такой…

Эгерини поднял ее над головой и без особых усилий отшвырнул на дюжину шагов. Прямо в пруд.

– Пусть остынет,– сказал он.– Белый, запомни: меня не интересуют эти женщины.

– А какие тебя интересуют? – не унимался захмелевший тысяцкий.– Ты только скажи – и все будет.

– Ну-ка, Фаргал! – подхватил сокт.– Скажи нам, каких женщин ты любишь,– и мы от тебя отстанем. Говори, сотник, разве мы не друзья?

– Когда-то, когда мне было четырнадцать, я влюбился в фетсианку.

– Ого! – Сокт одобрительно причмокнул губами.– Ценю твой вкус. Кто она была?

– Танцовщица.

Вино ударило ему в голову.

– Танцовщица и колдунья.

– Выпьем за нее!– воскликнул сокт.– Фетсианка, танцовщица, колдунья! Лучше не бывает, клянусь девственностью моих жен! Где твой бокал, Белый? Мы пьем или нет? У тебя есть вкус, сотник! Фетсианская плясунья! Лучше не бывает!

– Бывает,– сказал эгерини.

– Вздор,– отмахнулся Люг, но глаза его вспыхнули.– Докажи!

Фаргал покачал головой. Он был пьян, но не настолько.

– Она должна быть по меньшей мере богиней, да, Фаргал?

Эгерини напрягся, он не сразу понял, что это шутка.

Люг повернулся в поисках лютни и обнаружил ее на скамье беседки. Идти за ней сокту было лень, потому он пошарил в траве, нашел камешек и запустил в одну из плещущихся в пруду девушек.

– Рыбка! – крикнул он.– Принеси мне музыку.

Девушка тут же выбралась из воды и, грациозная, как олененок, побежала к беседке. Через мгновение она присела на корточки рядом с соктом и подала ему инструмент. Прозрачные капли сбегали по ее коже, сливаясь в извилистые ручейки. Сокт рассеянно потрепал ее по колену.

–

Спасибо, рыбка, иди играй,– сказал он, но девушка словно не услышала.

Фаргал с любопытством глядел на темнокожего островитянина. Ему в голову не могло прийти, что этакая боевая машина может играть на лютне.

Оказалась, может. И не так уж плохо.

– Я пройду по синему краю дня,Я оставлю прошлому свои следы,Я отброшу тени, что пленили меня,И увижу солнце, и скажу ему: «Ты!»Наша власть едина и кровь одна,Подари мне стрелы сестер-лучей,И я стану утром океанского дна,Мимолетней пламени и слез горячей.Я рассыплю радости по снам-берегамИ открою своды ледниковых пещер.Я прильну доверчиво к твоим рукамИ омою горечь непришедших ночей.Я отброшу гордость за изножье земли,Я над темным пламенем воздвигну шатер.Я расправлю облачные кораблиИ пущу их над вершинами Ашшуровых гор.Я войду в разломы меж драконьих хвостовИ наполню их рокотом горючих ключей.Я смешаю все, что было и что будет потом,И отдам не спрашивающей: «Зачем?»

Сокт швырнул лютню на траву. Струны жалобно загудели. Девушка загадочно улыбалась, пропуская меж пальцев черные мокрые волосы. Люг поймал зачарованный взгляд Фаргала, подмигнул и, сверкнув белыми ровными зубами, сообщил:

– Сочинил не я – Сурнаш-Гин, придворный поэт вашего Императора.

– Хорошо…– прошептал эгерини.

Перед внутренним взором его еще стояли белые колонны храма Таймат.

– Видел бы ты самого поэта,– усмехнулся сокт.– На редкость омерзительное зрелище. Не то что ты, малышка!

Сокт сгреб длинной рукой девушку и опрокинул на траву. Девушка взвизгнула и захихикала.

Фаргал отвернулся. И увидел, что Шорг Белый спит, открыв рот и раскинув по траве жилистые обезьяньи руки. На волосатой груди его устроился большущий богомол и покачивал иззубренными лапками.

«Почему я здесь? – подумал Фаргал.– Зачем я здесь?»

3

Прошло два месяца. Один из них, к своему огорчению, Фаргал провел относительно мирно. Возглавлял охрану доверенного посла, отправленного Императором в Верталн. Шорг и Люг в один голос утверждали, что это – знак особого доверия, но Фаргал предполагал, что его выбрали как уроженца Эгерина.

Посольство, насколько слышал Фаргал, завершилось удачно. Император Хар-Азгаур заверил брата-венценосца, что питает к нему искреннюю привязанность и с его стороны никаких неприятностей ждать не нужно. Он, Владыка Эгерина, совсем не хочет, чтобы Фетис проглотил северного соседа. В это можно было поверить. Слишком сильным станет тогда бог-Император Фетиса. Впрочем, обе стороны понимали: если Карнагрия проиграет, то Эгерин не останется в стороне и постарается отхватить хороший кусок от гибнущего Карнагрийского Льва. Мысль очевидная, поэтому посол постарался уверить Хар-Азгаура: Лев еще достаточно силен, но дал понять и то, что война затянется, а следовательно, еще больше ослабит Карнагрию.