Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
Родился Афанасий Поликарпович Переплут ажио в далеком тысяча восемьсот девяносто третьем году — почти век тому назад. Родился в семье интеллигентов. Отец — врач, доктор медицины, ученик самого профессора Пирогова — хирурга с мировым именем. Мать часто выезжала в Петербург читать лекции по психологии в Пажеском корпусе. Имела несколько работ по гуманитарным дисциплинам, сделавшим ее имя известным в некоторых европейских странах.
Сам Афанасий Поликарпович окончил в пятнадцатом году ни много ни мало Парижский университет, так называемую Сорбонну, получив
В восемнадцатом, в декабре, с ним лично беседует товарищ Дзержинский.
— Революции нужны грамотные люди! — напирает он. — Мы предлагаем вам должность ректора Московского университета.
— Уважаемый Феликс Эдмундович! — хмыкнул Переплут. — Всяк сверчок знай свой шесток. Самое большое, на что я согласен, — это должность доцента на кафедре физмата.
— Откуда такая скромность? — удивился председатель ВЧК. — Боитесь трудностей?
— Это не скромность, — неожиданно признался будущий профессор, — я еще жить хочу.
— Да что вы, в самом деле! — рассмеялся Дзержинский. — Мы же не звери — ректоров расстреливать!
— Да? — искоса взглянул на него Переплут. — А почему должность ректора предлагаете мне вы, а не Луначарский — наркомпрос?
Дзержинский раздраженно почесал наметившуюся лысину. Если бы не приказ Ленина, то он бы давно побеседовал с этим парнем в другом месте. Там бы он с радостью согласился работать даже начальником над всеми паровозными кочегарами. Но нет. Согласно приказу он не имел права трогать преподавательские кадры моложе тридцати лет. Иначе рабоче-крестьянская республика так бы и осталась на все времена рабоче-крестьянской. Родители этого индивидуума давно бежали в Турцию, а этот патриот остался в Москве. Сейчас бы ему наганом в зубы!
— О чем задумались, уважаемый Феликс Эдмундович? — полюбопытствовал Переплут. — Не о моей ли смерти размышляете?
— Можно подумать, вы смерти не боитесь! — буркнул чекист, раздосадованный тем, что собеседник угадал его мысли. Это было не так уж и трудно, ведь строить логические цепочки его учила мать — признанный специалист в этом деле.
— А вы невнимательны, милостивый государь! — улыбнулся Афанасий Поликарпович. — Я ведь уже поставил вас в известность, что мысли о собственной смерти мне неприятны.
— Что же вы так вычурно выражаетесь, в конце концов! — вскипел Дзержинский. — Не можете, что ли, по-простому?
Переплут лукаво взглянул на собеседника.
— Прошу простить. Образование, знаете ли... Словарный запас, интеллект...
Председатель ВЧК нахмурился. Он в свое время окончил какое-то заведение в Вильно, но из-за революционной деятельности, отнимающей у него все свободное время, все науки малость позабылись.
— Знаете что, господин Переплут, следовало бы вас проучить за издевательство над государственным лицом, но, принимая во внимание вашу молодость, я сделаю вид, что не заметил.
Председатель ВЧК был
Профессором Афанасий Поликарпович стал в тридцать третьем году — одновременно с приходом в Германии к власти Адольфа Гитлера, еще одного поклонника Фридриха Ницше. Одновременно Джугашвили и его немецкий коллега принялись потихоньку избавляться от евреев, независимо друг от друга преследуя одну и ту же цель. Холокост процветал, с тем отличием, что Адольф вырезал всех подряд, а Иосиф — лишь у власти стоящих. Причем, как выяснилось, псевдонимы не помогали. Возможно, в те веселые времена и родился анекдот о том, что бьют не по паспорту, а по морде.
Когда в тридцать седьмом возраст Афанасия Поликарповича перевалил далеко за сорок, молодая республика вспомнила о его непролетарском происхождении, и товарища Переплута арестовал НКВД. Поскольку за происхождение в тридцать седьмом судить уже было поздно, ему припаяли статью 58(6) — СВПШ — связи, ведущие к подозрению в шпионаже, за которую можно было пересадить весь остававшийся на свободе народ. Помордовав профессора почти год, в конце концов младший лейтенант НКВД Волкогонов всадил ему пулю в висок, сам того не желая.
— О чем задумался наш парень? — прозвучал над самым ухом ласковый голос отца. Ростислав посмотрел на офигенную звезду, венчавшую стелу.
— Ясно! — отозвался Алексей. — Домой пойдем?
Ребенок кивнул. Слишком грустными оказались воспоминания. Гулять больше не хотелось.
Дома их ждал сюрприз. Марина встретила их неким подобием лезгинки. Выкидывая пухлые коленца, она носилась по детской с Полиной на руках.
— Маме вызов прислали! — завопила она, бросаясь к Алексею. Выхватив у него ребенка, она закружилась по комнате.
— Ты так рада за родителей? — спросил муж, снимая плащ. Нехорошее предчувствие тяготило его.
— Я рада за нас! За нас! За нас! — пропела Марина. — Мы уезжаем все!
Алексей уставился на нее. Впервые в жизни он усомнился в здравомыслии своей супруги.
— Ты бы не потрудилась мне объяснить, чего тебе не хватает здесь, что есть в Израиле? Жары? Нет. Войны? Нет. Синагог? Тоже нет! Так что ты там забыла?
Марина остановилась на середине па и едва не выронила ребенка из рук.
— Как? — тихо спросила она. — Ты не хочешь ехать? Но ведь это — наша историческая Родина.
Каманин грустно посмотрел на нее. Как он в ней ошибался! Права оказалась пословица: яблоко от яблоньки недалеко падает. Разница между дочкой и мамашей оказалась не столь велика, чтобы на этом можно было строить платформу.
— Ты забыла по крайней мере о трех вещах. Чтобы тебе было удобнее понимать, начну по порядку.
— Что значит «по порядку»! Что ты со мной как с дурочкой разговариваешь! — Марина уже была готова разреветься.