Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
— А ведь у меня, Толян, для тебя сюрприз! — Клим тоже встал из-за стола и потянулся так, что захрустели сочленения. — Тебе сколько лет было на день четырнадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто девятого года?
— Сороковник ровно! — гордо похвастался своей памятью Анатолий Алексеевич.
Климов сложил губы трубочкой.
— А знает ли достопочтенный, хотя и немного выпивший господин майор, что для сорокалетних величина возрастного вектора-коэффициента составляет одну целую тридцать пять сотых?
— Пошел ты на хрен, Клим! — добродушно
— И напрасно, батенька! — ударил себя в грудь Валерий. — Бюрократы из штаба забыли внести тебя, Толя, в реестр. А сегодня утроим ошибка была исправлена...
— И что с того? — насторожился Малинин.
Клим печально посмотрел на приятеля.
— Твой дембель, Толик, отодвигается в далекое будущее. — Майор при этих словах схватился за сердце, затем за стакан, после — за пустой графин, но напрасно — емкости давно опустели.
Дрожащей рукой Анатолий Алексеевич открыл сейф и достал оттуда бутылку водки. Бутылка была из «новых» — несколько лет назад Бобруйск открыл небольшой стекольный завод. По желанию населения, основной упор был сделан на производство литровой посудины — литр хорошо делится на троих, литр не стыдно принести в гости, литровая бутылка прекрасно помещается в рукаве бушлата. Для разлития вина и пива использовалась побочная продукция — трех— и пятилитровики.
Литровка, которую достал из сейфа Малинин, была наполовину полна крепчайшим самогоном двойной очистки.
— Ну вот! — завистливо вздохнул Климов. — Людям «веселку» подсовываешь, а сам...
— Это от нервов, — пояснил майор, зубами вытащив из бутылки пробку и отхлебнув прямо из «ствола», — лекарство!
— И у меня такая же херня! — пожаловался Валера приятелю. — Ночью сплю как убитый, утром тоже, а вот после обеда долго ворочаюсь!
— Ты мне зубы не заговаривай, — процедил Малинин, — какие такие бюрократы? Ты, что ли? Ты же, сука, в штабе работаешь! Хрен тебе, а не лекарства!
Климов виновато пожал плечами и глупо улыбнулся. Ну, забыли в штабе про начальника вещевого склада! Надо этому самому начальнику склада чаще показываться в штабе. Пьянки не в счет! На них серьезные вопросы не обсуждаются. Очевидно, Малинин думал про то же самое, поскольку неожиданно смилостивился, налил в шкалик на пальца три сивухи, подождал пока Валера выпьет, а затем спросил:
— И на сколько же отдалился мой дембель? Надеюсь, не на десять лет?
Вместо ответа Клим перегнулся через стол и заглянул в сейф. Увидав там кончик сухой колбасы, он достал его и вкусно откусил. Копченость высшего сорта мигом растаяла во рту, и он сунул туда остаток.
— Толик, — мирно сказал он, жуя, — коэффициент один тридцать пять означает, что ты уйдешь на пенсию в сорок, помноженное на этот самое число...
— Шестьдесят восемь лет! — с перепугу быстро умножил в уме цифры Малинин. — А если я не доживу?
У Клима изо рта остался свисать кусок веревочки!
— Толян, — прошептал он, — ты где был все это время? Разве ты не знаешь,
Малинин вместо ответа отхлебнул еще.
— Это что же получается? — потрясенно спросил он. — Если я планировал прожить семьдесят пять, то теперь...
— Замахивайся на сотню, — серьезно сказал Валерий, — коэффициент обратно пропорционален возрасту в ТОТ ДЕНЬ. У детей он равен двум.
— Опа! — выдохнул Малинин. — Так что, жизнь продолжается?
— Да, дружище! Поскольку я тебя на десяток лет моложе, то у меня коэффициент один и шесть, что в переводе на нормальный язык означает сто двадцать лет, Я тоже поначалу обалдел! Ты, кстати, не завидуешь моему лишнему двадцатнику? Извини, если что...
Майор щедрой рукой налил полный шкалик.
— О чем речь! — воскликнул он. — Какая зависть, когда половина жизни еще впереди! Я, может, жениться еще раз успею!
Глава 1. Где-то вне пространства и времени.
Репортаж с того света
«Афоня! Афоня!» — слышались отовсюду голоса неземной чистоты. Он летел по длинному коридору, пульсирующему и переливавшемуся всеми цветами радуги. Сознание было переполнено необычными ощущениями непривычной легкости и несвойственной ему раннее беззаботности. Тысячи голосов наполняли его нынешнее существование неким еще не до конца понятным смыслом. Смысл этот был многогранным, причем количество граней стремилось к бесконечности.
Теперь Афанасий Поликарпович начал понимать, что количество правильных ответов на поставленный вопрос ограничивается лишь количеством степеней свободы, своеобразным показателем многомерности мышления индивидуума. Следовательно, стоит ли задавать вопросы вообще, особенно в подобном пространстве, где количество правильных ответов не поддается никакому учету? Тут же он одернул себя, что совершенно не представляет, кому задавать эти самые вопросы и так ли уж теперь ему нужны ответы на них.
Размышляя об этом забавном парадоксе, Переплут не заметил, как закончился тоннель. Он очутился в огромном помещении, а то, что это — помещение, он понял по наличию потолка, либо огромного свода, находящегося на высоте порядка метров пятиста. Потолок этот был раскрашен в яркие желто-зеленые клетки, наподобие шахматного поля. Стен, насколько хватал глаз, видно не было — мешали разноцветные сферы, похожие на огромные мыльные пузыри.
Переплут пролетел мимо нескольких сфер, затем, повинуясь какой-то безмолвной команде, свернул вправо, миновал еще две сферы и, наконец, увидел...
Огромная, светящаяся мягким голубоватым светом, колонна ждала его. Он почувствовал, что почти у цели — конечной точки своего путешествия. Он подплыл к колонне на расстояние около пятидесяти метров и застыл. Внезапно колонна мигнула и сменила холодное голубоватое свечение на более теплое — желтое.
— Приветствую! — услышал Афанасий. Его как будто обдало теплом.