Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
— Уже приехали? — Она раскрыла глаза. — Куда ты меня привез? Я ведь сказала КО МНЕ ДОМОЙ!
— Ничего подобного ты не говорила, — возразил Алексей, — ты просила отвезти тебя домой. Я привез. Машуля, милая, я прошу прощения, но я безумно занятой человек...
Он запнулся, неожиданно подумав, что вновь говорит что-то не то.
— И я... и мне страшно при мысли, что вот такую молодую красивую девушку с мягкими коленками я смогу попросту потерять. Я в отчаянии, а тебе сегодня показали изнанку жизни. Человек человеку не брат, как учили в школе, а
— Знаю, — сказала Маша, — и понимаю. Но это...
— Это — как маленькая ложка уксуса в стакане вина, — медленно и с расстановкой проговорил он, — какую сладкую рожу ни делай, внутри остается кислинка. Я не могу без тебя, понимаешь?
— Да зачем я вам нужна? — едва не крикнула она. — Я — простая девушка, сирота, за душою ни гроша! Умом не блистаю, красотой тоже, а вы... вы... вы с любой красавицей партию составить можете!
Профессор протер глаза.
— Выговорилась? — спросил он. — Ну и пошли, составишь мне партию.
— Сегодня тот же день, что был вчера! — заметила она утром, вылезая из-под одеяла. — Тебя, мой дорогой, за аморальный образ жизни не привлекут?
— Пусть только попробуют! — отозвался, зевая, Алексей. — У нас свадьба в субботу.
У девушки выпал из рук бюстгальтер.
— Как в субботу? — выдохнула она.
— Ты против? — Теперь настала очередь удивляться Алексею.
Маша присела рядом.
— Я-то не против. Или против? Как-то неожиданно все... А как же гости... Мы успеем всех предупредить? И когда это ты просил моей руки? Я все-таки хочу услышать ФРАЗУ!
Алексей со всего размаху шлепнул себя по лбу, отчего тот внезапно покраснел, и сорвался в прихожую. Через полминуты он возвратился, держа в руке черную бархатную коробочку.
— Машенька, простите ради бога! Я такой рассеянный... третий день ношу в кармане!
Мужчина встал на колени, протянул раскрытую коробочку женщине. Та взяла из коробочки небольшое изящное колечко с модными в то время насечками и примерила. Мужчина смотрел почти умоляюще. Она — почти сурово. Затем черты ее лица смягчились и женщина рассмеялась.
— Фразу можете не говорить. Я хорошо понимаю по глазам.
— Каким же будет ваш ответ? — прошептал он.
— Конфиденциальным, — нашлась она, — сейчас тихонько скажу на ушко.
Маша нагнулась и шепнула ему на ухо короткое слово из двух букв. То самое, которое заставляет видеть невидимые звезды и целые галактики, понимать голоса птиц и молчание рыб.
— А насчет приглашенных мы так и не договорили, — вспомнила она.
Каманин нахмурился. Меньше всего в этот момент ему хотелось думать о каких-то гостях.
— И много ты решила пригласить... гостей? — хмыкнул он. — С моей стороны будут только четверо: два приятеля и руководитель института— академик Левенштейн с супругой.
Маша хихикнула.
— И с моей четверо: тетя, Ольга Александровна и Алевтина Мирославовна с мужем, всего вместе с нами — десять
— Какие проблемы? Сегодня закажу в ресторане стол на десять персон, и вся недолга! Ты платье подвенечное хочешь?
— Канешна хачу! — с грузинским акцентом произнесла Маша. — Но к такому платью десять человек мало. Ерунда получится. Надену я просто костюм!
— Который мы тебе сегодня купим в «Ивушке». От какого-нибудь Валентино...
— Скажешь тоже! — фыркнула девушка. — Он стоит кучу денег!
Он нежно поцеловал ее сзади в шею.
— А какого дьявола я получаю полтыщи в месяц? Возьми на завтра выходной — поедем закупаться кольцами, костюмами, туфлями и прочей свадебной мишурой.
Открылась дверь, и на пороге возник Ростислав. Дитенок держал в своей руке облизанный половник из кастрюльки с манной кашей.
— Есть хочу! — безапелляционно заявил он, рассматривая обнаженную грудь будущей мачехи.
— Неплохо! — одобрил он с видом знатока. — Папочка, у тебя хороший вкус.
— Пшел отсюда! — зарычал профессор и швырнул в наглое чадо шлепанцем. Тот увернулся и, хохоча во все горло, поскакал на кухню.
— Такое чувство, будто меня облапали! — пожаловалась Маша. — Пожалуй, нужно одеться.
Следующим вечером Маша и Ростислав шли домой вместе. Отрывной календарь чуял скорую смерть: тридцатое декабря — два дня до Нового года. Под сапогами скрипел снег, ярко светили фонари. На небе была уйма звезд — завтра обещали мороз до тридцати градусов. Тысяча девятьсот семьдесят восьмой год стучался в двери, поскрипывая и потрескивая замерзшими деревьями и заиндевелыми опорами освещения.
— Помню, в декабре двадцать первого была точь-в-точь такая погода, — внезапно сказал Ростик, — только фонари светили керосиновые, и на лицах людей не было улыбок, конечно. Электричество включалось на пару часов, отопление разморозилось. Люди замерзали сотнями...
— Что это тебя, Ростик, на воспоминания потянуло? — спросила Маша. Она уже была в курсе относительно профессорских мозгов мальчугана, но все равно от легкого офигения не избавилась.
— Очень похоже, — ответил малыш, — но Москва, а не Минск. И время другое. Мне — двадцать девять лет. Я полон надежд и разочарований. Свирепствует красный террор, Ленин готовится отойти в лучший мир. Хотя по сравнению с тем, во что он превратил мир нынешний, лучшим покажется любой.
— Трудное время было?
— Страшное, Машенька. Полная анархия. Отсутствие власти позволяет многое... Одинокой женщине страшно пройти по улице днем, а уж ночью... Ночью и мужчины боялись выходить из дому без оружия. Если бандиты пощадят, то ограбят комиссары. Или загребут на гражданскую.
— Сейчас поспокойнее, — сказала девушка, — по крайней мере женщине.
— Все в мире относительно, — грустно улыбнулся Ростик, — людей превратили в серую массу. Человек в семь лет становится октябренком, в девять — пионером, в четырнадцать — комсомольцем. Невзирая на собственное мировоззрение. Как это еще в партию не загребают поголовно?