Путь, исполненный отваги
Шрифт:
На четвертый день их с сестрой уже показывали из окна третьего этажа родильного отделения каким-то людям внизу, один из которых, по определению, приходился ему отцом. Младенец Переплут громко фыркнул и закрыл глаза. Судя по всему, во дворе был май, ибо листва еще не успела потерять свой изумрудный цвет и покрыться пылью. Оставалось узнать год. Оборудование родильного отделения было куда более совершенным, нежели в его время, но нельзя сказать, чтобы профессор Переплут в тридцатые годы посещал подобные заведения.
В конце недели их провожали всем отделением. Зинаида
– Удачи тебе, малыш! Вырастешь гением, не забывай старушку.
Но Переплут сделал вид, будто не расслышал. Во все глаза он уставился на молодого бородатого мужчину, который заботливо открыл заднюю дверцу автомобиля, помог устроиться там Марине и близнецам, а затем по-хозяйски сел за руль.
Город, по которому катила машина, был профессору вовсе незнаком. Он бы дал голову на отсечение, что ни разу здесь не бывал. Тем не менее, судя по обилию транспорта, это был мегаполис. Слева мелькнуло новенькое трехэтажное здание из стекла с надписью «ЦУМ», а затем огромное сооружение с надписью «Белорусская филармония».
Теперь хоть что-то прояснилось. Он в Белоруссии. Судя по надписи, в столице. Беда только в том, что в Минске Переплут бывал сотни раз, а этот город не походил на Минск даже отдаленно. Все здания новые, нету даже намека на дома с многокомнатными квартирами, коими так славилась бывшая Захарьевская.
Автомобиль переехал широкую улицу с трамвайными рельсами. Профессор исхитрился прочитать название на углу дома. «Ленинский проспект». Название многообещающее. Это означало, что социализм еще жив, а значит, живы и прелести, его сопровождающие: НКВД, ВКП(б) и Главное управление лагерей. Чертыхнувшись про себя, малыш продолжал наблюдение.
Теперь его взору предстала здоровенная стела на площади, у которой горел огонь. Источник его был неведом, и следующие несколько минут Переплут размышлял о природе пламени без дыма и, видимо, без запаха. Меж тем автомобиль сделал по кольцу полукруг и въехал во двор пятиэтажного подковообразного дома. У одного из подъездов машина остановилась, и отец заглушил двигатель.
– Вот мы и дома! – улыбнулась Марина. – Мама с папой вышли нас встречать.
– М-м! – многозначительно кашлянул муж.
– Прошу тебя, Алексей, хоть сегодня будь с ними добр.
– Твой, как ты выразилась, папа, старше меня всего на десять лет, а гонору имеет столько, что я не вычислю даже через производную...
– Пожалуйста, Алексей! – умоляюще прошептала мать.
Отец Переплуту понравился сразу.
«Свой парень!» – одобрительно подумал он, очутившись у него на руках и пытливо вглядевшись в лицо. Наметанным глазом он сразу определил коллегу.
Следом вылезли мать с сестрой.
– Поздравляю, Мариночка! – бросилась к ней женщина в кашемировом пальто. – Сразу двоих смогла!
– Еще кто смог! – проворчал себе под нос Алексей.
К нему подошел тесть и, взглянув на младенца, произнес:
– Красивая девчонка будет! Молодец, Леша, ювелирная работа!
Переплут хрюкнул от досады. Не менее огорченный отец собирался
– Это мальчик, – кротко сказал он, подняв глаза к небу.
Тесть всплеснул руками.
– Прошу прощения, молодой человек! Бога ради! Сонечка, представляешь, я внука спутал с внучкой!
В речи деда присутствовал какой-то дефект, и Переплут немного поломал голову над первоисточниками. Долго размышлять было не о чем. Характерный запах расставил точки над «i». Потомки Абрама, Исава и Иакова.
К слову сказать, в прошлой жизни Переплут был немного антисемитом. В России конца тридцатых годов антисемитом был любой мало-мальски здравомыслящий человек. Ибо группа иудеев, устроившая в семнадцатом году заварушку в угоду своим целям, ввергла огромную страну в новый виток «смутного времени». И даже русские псевдонимы, взятые господами «революционерами», не могли обмануть и запутать профессора Переплута. Свои мысли и догадки он, разумеется, держал при себе, но хорошо относиться к «дитям Иеговы» не мог. Поэтому мысль, что он наполовину является евреем, взволновала его не на шутку. Он беспокойно заворочался на руках отца, что было расценено как голод.
– Пойдемте в дом! – предложил Алексей, обращаясь к остальной шатии, сюсюкающей над младенцем женского пола.
«Как ты мог!» – простонал мысленно Афанасий.
Мы будем пока называть младенца по его прошлому имени, ибо нового в этой жизни получить еще он не успел, а величать как-то профессора необходимо.
Поднявшись на третий этаж, отец отпер дверь квартиры номер пятьдесят один и сказал:
– Добро пожаловать домой, сынок!
Квартира оказалась трехкомнатной. Отец пронес малыша в огромную детскую и положил в кроватку. Следом просочилась Марина и осторожно положила девочку рядом.
– Пойдем переоденемся, и я их покормлю, – тихо сказала она, – а потом немножко это дело отметим. Папа принес армянский коньяк.
– Тебе же нельзя! – хмыкнул Алексей.
– А я и не собираюсь. Просто посижу с вами. Кажется, целую вечность никого из родных не видела – словно из тюрьмы вернулась!
– Из тюрьмы... Это забавно! – покачал головой муж и вышел из комнаты.
Его перехватила теща и затараторила:
– Лешенька, ну разве можно так! Ничего не приготовил к возвращению жены! Мариночка ведь голодная!
Тесть в это время сосредоточенно рассматривал коллекцию портсигаров – увлечение Алексея еще со школьных времен. Видя, что никто на помощь ему не спешит, хозяин квартиры с презрением посмотрел на дуру-тещу.
– Вы наверняка забыли, маман, что я физик-ядерщик, а не врач-диетолог. Откуда мне знать, что необходимо готовить кормящей матери! Вы, насколько я знаю, последние сорок семь лет решительно ничем не заняты – отчего же вам было не прийти и не приготовить любимой и единственной дочери что-нибудь из еды? Осмелюсь вам напомнить, что когда я собирался взять домработницу, за которую мне и слова никто бы не сказал, вы отчего-то воспротивились. Я был бы весьма вам благодарен, если бы вы потрудились объяснить свои алогичные поступки.