Путь, исполненный отваги

Беразинский Дмитрий Вячеславович

Толпа одобрительно зароптала. Мегафон все приняли за обычный рупор, так что никаких непоняток не произошло. Отворились ворота Спасской и Никольской башен, и из них Ревенанты принялись выкатывать бочки с пивом, вином и водкой.

Патрик Гордон, жить которому оставалось ровно год, привел в девять утра свой полк к Красной площади и был допущен к царице. Шотландец каким-то сверхъестественным чутьем учуял сильнейшего и, как девять лет назад, переметнулся к нему. В данном случае – к ней.

Его солдаты выносили на лотках калачи, пряники, пироги. Несколько человек разжигали костры, на которых должны были жариться цельные туши быков и свиней. Птицы и вовсе натащили великое множество.

Им на колодах рубили головы, тут же бабы из числа добровольцев-волонтеров их ощипывали и потрошили, тут же их начиняли: гусей – яблоками и орехами, кур – маслинами и вишнями, уток – рисом и капустой.

Над всей Красной площадью запахло вкусным дымом, на который со всех концов города потянулись нищие, калеки, юродивые, сироты и пьяницы. Цельный день угощали честной народ – еле-еле количества переброшенных по сквозному каналу продуктов хватило на такую прорву. Полковник грубо прикинул, что за один день «на халяву» накормили тысяч сто народу. Иисус Христос со своими хлебами мог отдыхать.

Вечером жгли шутихи и потешные огни. Осоловевшая Москва добродушно глядела на летающие по небу разноцветные огоньки. Пьяные стрельцы тягались по своим слободам и рассказывали, как хорошо будет жить при царице Софье Алексеевне. Рейтарский полк, несший службу на заставах, тоже не был забыт. Им обещали пир после дежурства, на что обычно мрачные швейцарцы отвечали:

– О, это ест гут, карашо! Жалованье выплатят? Много гут, карашо!

Возвращались посланные в другие полки парламентеры. Странное дело, почти никто не сожалел о царе Петре, лишь Преображенский и Семеновский полки закрылись в Прешпурге и не открывали ворота парламентеру. Со стен преображенцы и семеновцы мерзко сквернословили и описывали варианты того, что сделает с неугомонной сестрицей Петр Алексеевич, возвратившись в Москву.

На всякий случай возле Прешпурга стал лагерем полк бутырцев вместе с генералом Шеиным. Приказано было стеречь и наблюдать, а чуть что – гонца в Кремль. Злые бутырцы затеяли перебранку с петровской гвардией, и обе стороны весело проводили время, расписывая прошлое, настоящее и будущее друг друга. За этим занятием их и застигла тьма. Бутырский полк развел возле стен крепости костры, готовясь к бессонной ночи, а бунтари, не проявляя особого рвения, завалились спать, выставив на всякий пожарный дозоры.

Глава 18. Гея. 1698.

Пятница, тринадцатое

К утру Красная площадь очистилась от любителей на халяву пожрать и выпить; следы ночной оргии убирали силами стрелецкого полка Нелюдова, за что стрельцам было выдано по рублю денег и по чарке водки на брата. В шесть утра лично Нелюдов доложил коменданту Кремля (быстро нововведенной должности) о порядке на главной площади столицы, на что капитан Булдаков объявил ему благодарность и расположение царицы Софьи.

К семи утра стали подтягиваться возки бояр, привыкших протирать шубейки и кафтаны на скамейке подле Государя. Подъехавших к Красному крыльцу было так много, что Булдаков велел порожние шарабаны и брички отгонять в сторону царских конюшен. Бояре все прибывали и прибывали. Ближе к половине девятого поток экипажей наконец иссяк, последний из прибывших – князь-кесарь Ромодановский, пыхтя, вылез из возка и, одергивая на себе тонкую соболиную шубу, поднялся на крыльцо. Пытливо взглянул на часовых-ревенантов, хмыкнул и проследовал в палаты.

Грановитая палата была переполнена. Учитывая, что на новую правительницу явится полюбоваться всяк, кто не ленив, поставили дополнительные скамьи. Но все равно на всех «посадочных мест» не хватило, поэтому среди бояр назревало недовольство. Прибывшие последними представители великих

фамилий пытались согнать явившихся ранее, но не столь чистокровных.

Посреди Грановитой палаты стоял большой овальный стол, расположившийся перпендикулярно трону. Стол пока пустовал, и о целях его появления судачили все: от юного боярина Мясного до старого князя Брюхатого, с трудом помнившего свой день рождения.

Князь Товстоногов, надув спесью щеки и гордо задрав бороду, пер танком на боярина Басманова, сидевшего почти у самого трона. Майор Басманов одернул на себе кунтуш и презрительно посоветовал Товстоногову присесть там, где еще оставались места – у самых дверей, у входа в палату. В принципе можно было бы присесть и там, но уж больно далеко от пресветлых очей матушки-царицы! Сядь там, и пресветлы очи никогда не устремятся на князя Товстоногова – представителя одной из древнейших фамилий. Князь уже протянул левую руку, чтобы ухватить мерзавца за воротник кунтуша – босая рожа не позволяла уцепиться за бороду, – правая рука уже сжалась в кулак, как из-за стола, стоящего на возвышении рядом с троном, раздался короткий приказ:

– Не сметь!

Сидящий за столом человек, одетый в странного покроя черный кафтан с длинной темной лентой на ослепительно белой груди, встал из-за стола, спустился со ступенек и подошел к спорящим.

– Какие-то проблемы, Петр Данилович? – спросил он у Басманова.

Тот поднялся и нервно рассмеялся.

– Ничего, Ростислав Алексеевич, просто князь Михаил считает, что я ему обязан уступить место.

Двухсаженный верзила развернулся и пристально посмотрел на Товстоногова, которому под прицелом этих равнодушных глаз захотелось оказаться у себя в вотчине.

– Вот как! – протянул незнакомец. – Разве нет свободных мест?

– Это места для худородных! – все-таки выдавил из себя князь. – А наш род Товстоноговых сидел всегда подле трона.

– Твоему роду, князь, самое место возле параши! – отчеканил верзила. – Не хочешь сидеть у двери, будешь сидеть в Братском остроге. Знаешь, где это? Пешком три тыщи верст! Чтоб я твоего скулежа больше не слышал!

Каманин вернулся за стол, а униженный и оплеванный князь Товстоногов присел на краешек скамьи у двери. Лучше плохо сидеть, чем хорошо идти, тем более в Братск. Он знал, где это. В тридцатые годы там побывал его дед по заданию Михаила Федоровича – первого русского царя из династии Романовых.

Вскоре в палату ввалился грузный Ромодановский и безропотно присел рядом с князем Михаилом.

– Кто это, Государь? – спросил Товстоногов у старика, показывая испуганными глазами в сторону стола.

Ромодановский сердито хмыкнул:

– Какой я тебе «государь» при живой царице! А это, это – Ростислав Каманин – наш новый премьер-министр.

– Министр? – от удивления у князя Михаила брови заползли под шапку. – Какой же ему приказ отдали?

– Все, – тихо ответил Федор Юрьевич, – это Главный министр. Первый.

– Что же за чин такой неслыханный? – потрясенно спросил Товстоногов.

– Почему неслыханный? Англичане давно собираются ввести главу в их парламенте. – Федор Юрьевич задумчиво пожевал губами. – На кой тебе, князь, знать?

– Успел уже я навлечь на себя гнев этого министра, хотел согнать этого наглого барчука Басманова, из тех, кто самозванца Димитрия поддерживал, да был министром сим крепко руган... Князь Федор, неужто Басманов в царицыны любимчики выбился?

– Прадед его ошибся, – подумав, ответил князь-кесарь, – а он ошибку прадеда учел. Свой правильный выбор сделал Петр Данилович. Наша с тобой задача, князь Михаил, в опалу не угодить. В мои годы что Архангельский край, что Сибирь – едино.