Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»
Шрифт:
Тут молодцеватый усач с острой бородкой барона Мюнхгаузена – и впрямь, «Гаузен», прочитал на медной табличке Кирилл, – скалит молодые здоровые зубы, чуть ли не прямо под совиными глазами авиаторских очков, в шлеме, педантично застёгнутом на все пуговички, затянутом на все ремешки. Скалится, сидя в одноместном гнезде «фармана», на ажурной раме фюзеляжа. Тут он же, но уже на крыле «фармана», с цирковой лихостью ухватившись за расчалки биплана. И, наконец, в знакомой Кириллу форме русского добровольческого авиаотряда, – то бишь если бы не коричневый
Балканская война.
Так, должно быть, домой и не возвращался с тех пор, судя…
– Тут даже аэроплан его гниёт да разваливается до сих пор, в амбаре, на попятном дворе, – кстати заметила Арина.
– Что, правда? – оживился Кирилл едва ли с меньшим энтузиазмом, чем тогда, когда нашёл на завалинке прачечной, позади усадьбы, брата. – Идёмте, идёмте же взглянем!
Лейтенант Императорского воздушного флота тотчас стал похож на только что пришпиленное булавкой насекомое. Вроде бы оставался на месте, памятуя, что сам же и потащил брата с его спутницей в заброшенный регулярный парк усадьбы «немедленно заняться лечебной гимнастикой, и да-да, осмотреть достопримечательности», – но теперь, искушённый куда более привлекательными руинами аэроплана, как будто весь задёргался.
– Мало вы на них насмотрелись? – со смешливым удивлением возразила Арина, но, перехватив взгляд Вадима, сменила тон: – Смотрю, вы как те наши мальчишки – пока не напрыгаетесь на сиденье, пукая губами… – девушка с детской серьёзностью изобразила нечто, отдалённо напоминающее стрекот мотора.
– Вот именно! – обрадовался Кирилл. – Слетаем к Глаше в Питер, и к обеду будем!
Он даже залихватски подкрутил уголки своих «британских» усиков, будто уже репетируя бравое появление перед домохозяйкой Глашей для рапорта.
– Да как же вы слетаете? – облизнув натруженные губы, недоверчиво нахмурилась Арина. – Он там весь плесенью зарос?
– Вот как вы показали, так и слетаем, – как ни в чём ни бывало, подтвердил Кирилл. – Я буду пилот, а Вадим будет мотор, он для этого превосходно заикается. Вадюша, скажи «П»? П… П?..
– Пошёл к чёрту, – с неожиданной лёгкостью произнёс контуженый.
– Ну, ничего, как-нибудь, – подхватил брата под локоть Кирилл.
– Идите вы оба, – запинаясь на смех, отмахнулась Арина. – Сама гулять пойду, а то у меня потом дежурство.
– Что там Ва… вэ?.. – закивал куда-то за спину Кирилла Вадим, когда они остались вдвоём на мощёной тропинке парка.
– Ваше Величество? – обернувшись в сторону станции, по-своему сообразил брат. – Что ему сделается? Здравствует да царствует. Одно слово: «Да здравствует!»
– Д-дэ… Да ну его, – с досадой отмахнулся Вадим, беря брата под локоть. – Как Вэ… Васька как?
Они двинулись в обратную сторону. Кирилл
– С тех пор, как чемодан его привёз посыльный из «бюро находок» – ничего. Ни слуху ни духу.
Вадим кивнул.
– Сам знаешь, сейчас такое на дорогах творится… – махнув рукой, добавил Кирилл.
Привычки утешать друг друга у братьев не было. Всю жизнь диспозиция «старший и младший» была для них только поводом выяснения, и не столько первенства, сколько большего мужества, – когда синяки не в жалость, а в гордость, а ватка с зелёнкой: «Ну, maman, что вы мне как маленькому?» – унизительна и повод к братнему злорадству.
– На дорогах неразбериха, жандармы мобилизованы в караул, разбой процветает… – продолжил было Иванов-второй, но первый выразительно отмахнулся.
Кирилл улыбнулся. Кривовато, судя по усикам, но всё-таки:
– Да, и я того же мнения. На фронт бежал подлец. Решил небось, что во всю войну ему дальше Маркизовой лужи походов не видать, вот и подался в действующую армию.
Вадим энергично закивал, соглашаясь.
Кивнул и Кирилл:
– Все бегут. И с конюшен, и с дворцов. Даже с благородных пансионов переодетые девицы, как в восемьсот двенадцатом. Да я бы и сам побёг на его месте, ей-богу.
Вадим снова закивал, но будто бы перебил сам себя, учительски подняв палец и с карикатурной строгостью сведя брови:
– Фэ… Фролов?
– Начальник курсов? – догадался Кирилл. – Отец созванивался, и тот успокоил его, что до выяснения всех обстоятельств ни об отчислении из гардемаринских классов, ни об объявлении дезертиром Василия – речи не идёт. И идти не может, – добавил он выразительно.
На что Вадим не менее выразительно перекрестился:
– Сэ… Слава Богу.
– Аминь, – легко согласился брат. – Это бы Ваську куда больше расстроило, чем даже пуля в задницу.
Вадим протестующее поморщился.
– Дэ… дай Бог, чтобы в… вэ… – и снова привлёк внимание брата, потянув с вопросительной гримасой за локоть: – А что Цэ… Царь, в самом деле? Кэ… Как?
– Да, молодцом, как для нынешних обстоятельств, – Кирилл пожал плечами.
Они вошли под каменную арку с мимом в замковом камне.
– Хотя, правду сказать, по нему не скажешь, чтобы «аж». С лица спал. Под глазами тени, хоть икону пиши. Оно и понятно, беспокоится. Вот, о довольствии спрашивал…
Кирилл закатил глаза, придав лицу известное портретно-постное благообразие и, дав понять тем самым, что теперь перед Вадимом «Сам», спросил, будто вспомнил нечто важное:
– А что, шоколад вам горький поставляют, от «Крафта»? Или «Абрикосовский»?..
И, тронув брата за рукав госпитального халата, добавил почти шёпотом, словно опасаясь строгости «дядьки» гофмейстера:
– Я распорядился, чтобы от «Крафта».
Вадим, смотревший всю эту пантомиму с лёгким недоумением, в конце фыркнул: