Путь к морю
Шрифт:
Моряк выдавался из шеренги, задевая всех, и совсем терялся на людях, а пионеры — как дома.
— Кузьмич, здорово!
— А, сам Кузьмич!
— Вот Кузьмич!
Встретили все увалистого белого парня и затормошили.
— А Керзон где?
— Фьют, фьют, фьют.
Из кубрика катил на всех четырех смешной пестрый пес.
— А стенгазета вышла?
— Нет? почему?
— Клеить некогда.
— Ребята,
Очевидно, они здесь не первый раз.
Моряк не поспевал, он заглядывался всюду, то к орудию прилепится, то койки подвесные его заинтересовали, то военмор, что спускает флаги на мостике. Раньше издалека его видел, а теперь вот он, рядом. Ведь на корабле, да еще на каком, на самом главном!..
Пионеры разложили стенгазету на полу, и работа закипела. В круглые окошки-иллюминаторы лился свет и блестел свежий клей на полосах разноцветной бумаги. Моряк совсем рот разинул.
— Вот так вот, ему бы невдомек, а они вон что делают!..
Военморы наперебой заговаривали с ребятами, водили их по кораблю. Моряк с одним из пионеров пошли смотреть машины. Долго пробирались куда-то вниз. И чем ниже, тем делалось жарче; кто-то пыхтел, посапывал, большой и горячий, и от его вздохов, казалось, двигался пол и дрожало нутро корабля. Вот за решеткой тускнеет огонь, и в его багряном свете копошатся люди. Они черные, рубахи на них мокрые, стоят колом, иные без рубах, и потоки пота делают их полосатыми и жуткими.
Это кочегары у котлов. «Духи» — называют их военморы.
Тяжелыми вилками они подламывают [9] уголь, открывают вдруг чугунные дверцы топок и прямо в полыхающее пламя суют черную пищу. Котлы воют зверями и повизгивают, скулят, когда снова зажимает им пасть закрышка. Моряку стало тяжко, ему показалось, он лезет в ад, и черти с вилами, и пламя, а неба не видать!
— Вот это котлы, их сейчас чуть поддерживают, а на ходу близко не подойдешь, ух, пышут, — как будто угадав его мысли, сказал военмор.
Вечером собралась команда на баке.
9
Подламывают — ворочают спекающийся уголь.
Весело пробили вечерние склянки, город развесил огни; желтым парусом закачалась луна в черноте летнего неба.
От орудий легли странные тени, корабль потерял очертания. Хорошо и необычно было сидеть, поджав ноги, на палубе и слушать рассказы комсомольцев, как они ходили в тендру [10] на стрельбу, как поймали дельфина, как «Кузьмич» свалился в воду на ходу и много, много интересного.
На носу стоял часовой, отражался в лаковой воде и щурился на красный глаз сторожевого фонаря.
10
Тендра — бухта, в которой происходит учебная стрельба.
Так бы и не ушел Моряк с корабля! Хоть бы юнгой его взяли, стал бы по канатам лазить, а уж не то, так кочегарам пить носить, чай им без воды тошно, — а
Глава седьмая
КАК ПРИНЯЛИ ТОРГОВЦА
Ночь не спалось. Не хотелось верить, что опять в кротовой норе. Задремлет и кажется — выпуклая палуба, таращит глаз фонарь и гудят котлы, фырчат, наверно хотят ехать, — Моряк жмется в комок, авось не заметят, а там в открытом не выбросят. Но котлы шипят сильнее, становится горячо, а корабль — ни с места.
Очнется, протрет глаза, а это не котлы, а тетя Мавра завалилась и пышет жаром, храпит. Тьфу! — опять не спится и раздумье лезет.
— Почему они смена, пионеры-то. Так их и зовут — смена!
Долго думает, все вспоминает про них, как ходят, как говорят, как газетину клеили, и видит — не как наши ребята.
Под утро он засыпает и видит во сне, что и его хлопает по плечу военмор и говорит: «вот смена!», и ему становится легко и радостно.
Пацаны на Моряка удивлялись: как же, — бывало, встретятся пионеры, один ли, целое ли звено, посмеется, заденет их первый. Раз как-то уезжали они поездом, да на станции все распевали «Взвейтесь кострами». Барабан-то и не усмотрели. Пацаны сперли, продавили, да внутрь кошку дохлую Моряк запихал— нате, дрынгайте! А вчера вот шел по базару пионер, а галстук длинный. Подошел папиросник Луна:
— С моей матери платок, чем пахнет? — да сморкнулся в конец…
Едва его Моряк живым выпустил, а пацанам отмочил, рты разинули:
— Крысы, крысы вы есть, a они — смена, понимают о жизни больше и дело делают!
Совсем вывернулся парень. В отряде стал часто бывать; слышал беседы вожатого, приглядывался и как-то раз признался вожатому того самого звена «Краснофлотец»:
— А я бы тоже с вами…
Неудачными буквами, разными, кривобокими чертил заявление, и вот настал день. Все ребята как ребята, а тут уперлись глазами — пытают.
— Взаправду с нами хочешь или так только? — Вожатый звена изложил все, что знал про Моряка, и подвел:
— По-моему, такого парня принять.
— Конечно.
— Дельный парень.
— Свой.
— А социальное положение, а? — спросил кто-то. Моряк потупил глаза, вдруг тряхнул головой — была не была и жахнул:
— Торговец я!..
Все звено подскочило.
— Это как?
— Да так, водой.
— Зачем водой?
— Водой я торгую.
— А отец что делает?
— Не знаю…
— Как не знаешь?
— Да помер он.
— А мать-то?
— Тоже.
— Ребята, по-моему, это не беда, что он торговец, ему ведь жить нечем… как-нибудь потом искореним, — встал на защиту помощник звенового.
— Ребята, вы ошибаетесь, его надо рассматривать как беспризорника! — выступила пионерка Тося.
— Нет, я не согласен!..
Пожалуй бы долго спорили: вожатый, наконец, разрешил недоразумение и сказал:
— Люмпен-пролетариат; самый распролетариат!
После таких слов — спорить было некуда.