Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Восьмого февраля 1849 года без всякого ведома Муравьева была утверждена сухопутная экспедиция подполковника генерального штаба Ахте, которая должна была провести границу с Китаем. Проверяя и дополняя инструкцию для этой экспедиции по части уступок Китаю русских территорий, Нессельроде шел еще дальше, чем решено было в постановлении Особого комитета министров, причем без всяких на то претензий или просьб со стороны Китая.

Ахте поручалось определить совершенно точную границу, но при этом отнюдь не приближаться к Аму­ру и не посягать на земли, нам не принадлежащие. А для верности ему предлагалось попросту

провести границу даже не по южному склону Хинганского Ста­нового хребта, а по северному, как бесспорно принад­лежащему России.

Как уже отмечалось, Муравьев не был поставлен в известность об этой экспедиции. Подполковник Ахте прибыл в Иркутск в июне 1849 года, когда Му­равьев находился в инспекционной поездке на Кам­чатку и, казалось, не мог чинить ему препятствий.

Почти одновременно с инструкцией Ахте, под энергичным давлением Муравьева и Перовского, была на­писана и инструкция Невельскому. Однако она была составлена так, что если бы Невельской получил ее вовремя и не осмелился нарушить, самое большее, что он имел бы право сделать, – это отыскать на Амуре выгодный пункт, «который со временем можно было бы занять, если бы таковое предприятие было призна­но своевременным».

Вот при каких обстоятельствах Невельской при­ступил к решению Амурского вопроса.

VI. ИНСТРУКЦИЙ НЕТ. НЕВЕЛЬСКОЙ ДЕЙСТВУЕТ ВНЕ ПОВЕЛЕНИЙ.

Двенадцатого мая 1849 года, в 2 часа дня, транс­порт «Байкал» бросил якорь в гавани Петропавловска-на-Камчатке.

Невельской нетерпеливо устремился к начальнику порта за корреспонденцией. На его имя был секрет­ный конверт от Муравьева. Невельской надеялся, что там находится инструкция, которая даст ему право на исследования.

Но Муравьев писал, что посылает пока только ко­пию с инструкции. Подлинник же отправлен в Петер­бург на утверждение. Невельской был обескуражен.

Началась разгрузка, драгоценные дни навигации в Охотском море уходили один за другим, а ответа из Петербурга не было. Что же делать? Идти в море без разрешения, – авось инструкция поступит осенью и задним числом покроет его самовольство? Но вдруг она вовсе не будет утверждена или в нее будут вне­сены поправки, которые все изменят в корне? Да мало ли «а вдруг» можно было ожидать...

Однако время не ждет. И Невельской решился идти в плавание на свой страх и риск.

Но щепетильная порядочность капитана не позво­ляла ему играть судьбами офицеров, которые могли бы тоже подвергнуться взысканию за самовольные действия. И Невельской, пригласив всех их в капитанскую каюту, изложил суть дела и всю безотлагатель­ную срочность его.

– Господа, – закончил он свою речь, получив единогласное одобрение принятому решению, – на нашу долю выпала важная миссия, и я надеюсь, что каждый из нас честно и благородно исполнит свой долг перед отечеством. Ныне же я прошу вас содей­ствовать скорейшему выходу в море. Все, что я вам объявил, должно остаться между нами и не может быть оглашаемо.

– Ура капитану Невельскому! – крикнули офице­ры, и капитан пожал руки своим помощникам.

Транспорт быстро подготовили к историческому плаванию. 29 мая прибыла обещанная Врангелем байдарка.

Утром 30 мая 1849 года на «Байкале» прозвучали трели боцманских дудок, матросы начали вращать шпиль, «выхаживая» якорь.

Слабый

береговой ветер наполнил поднятые пару­са, и транспорт медленно двинулся по спокойным во­дам Авачинской губы.

Вскоре пройдено было «горло» бухты, океанская зыбь плавно подняла и опустила судно.

Ветер, усиливаясь, накренил транспорт, вода за­шумела у бортов, и «Байкал» прибавил ходу, покачи­ваясь на мощных океанских волнах. Берега Камчатки медленно сливались с горизонтом, но еще долго сияли вдали над серым морем снеговые вершины Авачин­ской и Ключевской сопок.

Восемь дней, лавируя против ветра, в непроницае­мых холодных туманах пробивался «Байкал» к Охот­скому морю.

К концу дня 11 июня по карте Крузенштерна до Сахалина оставалось 35 миль. С рассветом 12 июня судно должно было подойти к побережью острова. Солнце село в тяжелые тучи, ночь наступила мрач­ная и пасмурная. Места были неисследованные, и Не­вельской не покидал палубы. Судно двигалось со ско­ростью двух-трех узлов, через каждые 15 минут бросали лот, и протяжный голос вахтенного из тем­ноты оповещал о глубине и грунте. В 11 часов ночи ветер зашел к северо-западу, а из мрака впереди стал доноситься рев буруна. Лот показывал глубину 40 футов.

«Байкал» сделал поворот; зашумели от перемены курса паруса, и судно отошло к востоку. Светало медленно. Ветер слабел, горизонт стал очищаться от туч, проглянуло солнце, и на расстоянии около пяти миль показался низменный берег, а за ним – невысо­кие горы в клочьях низкой облачности. Это был Сахалин.

Весь день, идя вдоль низменного берега с мелко­водными обширными заливами, делали опись берегов то со шхуны, то с гребных судов. По единственной принятой карте Крузенштерна здесь был указан ска­листый берег и притом от 8 до 15 миль западнее, так что случись ночью свежая погода и не будь Невель­ской так опытен и осторожен, судно разбилось бы о берег.

Тринадцатого июня моряки с «Байкала» увидели на возвышенной отмели над морем три деревни. Ко­гда транспорт подошел ближе, часть жителей тороп­ливо направилась в горы. Оставшиеся встретили рус­ских с робким любопытством. Гиляки были одеты в собачьи шкуры шерстью вверх, вооружены копьями и стрелами и, судя по их поведению, привычны видеть европейцев. Подарив им несколько мелких вещей, моряки вернулись на судно.

На следующий день, продвигаясь к северу вдоль неприветливых, почти голых берегов (лишь изредка на возвышенных отмелях виднелись заросли можже­вельника и тальника), транспорт вступил в плавучие льды, сильно мешавшие плаванию.

Семнадцатого июня прошли мыс Елизаветы, поло­жение которого совпало с картой Крузенштерна. Обо­гнув мыс Марии, Невельской направился вдоль за­падного берега Сахалина. С глубоким волнением всту­пил он в заветные воды. Здесь решалась не только личная судьба Невельского. Он понимал, что от ре­зультатов его исследований зависело будущее этих окраин России.

Плавание в проливе было трудным и опасным, но все препятствия казались ничтожными по сравнению с пройденными мытарствами. Унижение и борьба с враждебными силами царской бюрократии остались позади (как думал Невельской), а здесь, на вольных морских просторах, на палубе послушного судна, окруженный преданными товарищами, Геннадий Иванович не страшился опасностей.