Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Муравьев писал:

«Это уже другой англичанин, который в кратко­временную бытность мою в Сибири проезжает всю ее насквозь, под видом ученых разысканий. Первый из них, Гиль, прожил тут три месяца, и я вполне убе­дился, что он такой же ученый, как и я. Он до при­езда моего побывал уже в Кяхте, а в начале мая отправился через Якутск и Охотск в Камчатку, отку­да хотел пробраться на Сандвичевы острова. Я слиш­ком подробно разобрал Гиля, чтобы не убедиться в истинной цели его путешествия: ему надобно видеть только Камчатку и сообщение ее с жилою Сибирью.

Явился второй англичанин, Остен, и покатился по другому пути сообщения Сибири с Восточным океа­ном: за Нерчинском р. Шилка, за Шилкою Амур, в устье Амура необитаемый Сахалин, ожидающий

гос­под, чтобы запереть плаванье по Амуру. С китайской стороны в Амур впадают большие судоходные, реки; с южным Китаем англичане торгуют свободно, а Амур доставит им возможность овладеть и северо-во­сточным: стоит только укрепиться на необитаемой се­верной оконечности Сахалина. Я на днях получил известие, что китовая ловля сосредоточивается с про­шлого года в южной части Охотского моря; это при­вело туда множество судов различных народов, ко­торые трутся около Сахалина и легко могут занять северную часть его, никем не обитаемую, могут даже сделать это без распоряжений своих правительств. Кроме того, весь левый берег Амура изобилует золо­том, и эти места никому не принадлежат: тут кочу­ют только по временам тунгусы, а при самом устье гиляки. Англичанам нужно только узнать все это, и они непременно займут Сахалин и устье Амура: это будет делом внезапным, без всяких сношений о том с Россиею, которая однако ж лишится всей Сибири, потому что Сибирью владеет тот, у кого в руках ле­вый берег и устье Амура.

Вот зачем ездят сюда англичане. Остен и не ду­мает о геологии, но он успел собрать более подроб­ные и верные сведения о кяхтинской торговле, чем я сам доселе имел»[26].

Перовский, передав сообщения и запрос Муравье­ва на рассмотрение графа Нессельроде, отвечал ге­нерал-губернатору:

«Не без основания Вы изволите полагать, что на­добно предупредить англичан и что уже наступило время не откладывать, я со своей стороны вполне раз­деляю Ваше мнение, но не так думает гр. Нессельроде, он будет всеми силами стараться отклонить вся­кую решительную меру и в этом отношении поддер­жит его непременно Министр Финансов; первый поставит на вид опасение разрыва дружеских сношений с Англией, второй упрется на вредные последствия для нашей внутренней мануфактурной и торговой про­мышленности от разрыва с Китаем; по сему безоши­бочно можно сказать, что сочувствие со стороны тех, от кого настоящий предмет наиболее зависит, Вы ожидать не можете»[27].

Карл Васильевич Нессельроде был встревожен со­общениями Муравьева. С одной стороны, не хотелось задевать Китай, с другой – не хотелось обижать Англию. Нессельроде набросал записку, как, по его мнению, следует поступить в этом неприятном случае. В записке, не подав никакого существенного со­вета, Нессельроде проявил очень странную неосведомленность о нашей восточной границе.

Неосведомленность эта была поразительна и сви­детельствовала о том, что министр иностранных дел не только не знал, но и не хотел знать подлинной об­становки на крайнем востоке России.

Муравьев во время одной из своих поездок полу­чил неожиданное известие, что «геолог» и его обая­тельная жена, не спрашивая ни у кого разрешения, отправились в Нерчинск и что там уже строится плот для их путешествия по Амуру. Генерал встревожил­ся и послал в Нерчинск поручика корпуса топогра­фов Ваганова с приказом привезти интересную пару в Иркутск живыми или мертвыми. Ваганов вы­полнил поручение. Мистер Остен был крайне возму­щен вмешательством в его «личные дела» и ни за что не хотел подчиниться Ваганову[28]. Таким образом, и этот «путешественник» не смог побывать на Амуре.

Летом 1849 года, когда Невельской исследовал устье Амура, Муравьев отправился на Камчатку. В пути он получил известие, что экспедиция подпол­ковника Ахте прибыла в Иркутск с намерением сле­довать дальше. Муравьев на свой риск приказал Ахте задержаться в Иркутске, послав Николаю I рапорт и основательно мотивированное ходатайство о том, чтобы экспедицию эту не посылать для проведения

границы, а направить в Удский край для топографи­ческих изысканий.

Поступок Муравьева вызвал взрыв негодования среди министров и сановников, бывших инициатора­ми экспедиции Ахте. Самовольно остановить экспе­дицию, посланную по высочайшему повелению! Это было неслыханно. Особенно неистовствовал Нессель­роде, обвинявший Муравьева в якобинстве и даже измене.

Николаю I доложили о дерзком поступке Муравь­ева. Царь решил: «Оставить дело до приезда Му­равьева». Но тут пришел рапорт генерал-губернатора, адресованный «в собственные руки его величест­ва». Ознакомившись с мотивами, которыми руко­водствовался Муравьев, Николай I признал их ува­жительными, и Нессельроде поневоле усмирил свой гнев.

На Камчатке Муравьев ознакомился с Петропав­ловском и Авачинскою губой. Эта великолепная га­вань произвела на него такое впечатление, что он охладел к идеям Невельского, решив, что только Пет­ропавловск может быть главным русским портом на Тихом океане и что все средства и возможности должны быть обращены к этой цели. С увлечением он занялся этим новым проектом. Муравьев решил создать на Камчатке отдельное губернаторство. Это было одним из мероприятий для усиления значения Петропавловска. В губернаторы он наметил Завойко. Карьера начальника Аянского порта становилась го­ловокружительной.

Приехав на Камчатку через Охотск, Муравьев ре­шил возвращаться через Аян, чтобы познакомиться с новым трактом. На обратном пути трехмачтовый транспорт «Иртыш», на котором путешествовал гене­рал-губернатор с супругой и свитой, заходил к север­ным берегам Сахалина в поисках Невельского. Покрейсировав здесь некоторое время и никого не встретив, кроме иностранных китобоев, хищничавших безна­казанно в русских морях, «Иртыш» направился к Аяну. Еще зимою в Охотск был послан М. С. Корса­ков, чиновник по особым поручениям при Муравьеве, с утвержденною инструкцией для Невельского. Охот­ский рейд долго был скован льдами, и когда Корса­ков наконец смог выйти в море, он понял, что уже не успеет застать Невельского в Петропавловске. На­деясь, как и Муравьев, встретить его у северных бе­регов Сахалина, он отправился туда на боте «Кадь­як» и долго безуспешно крейсировал там в поисках «Байкала». По приходе в Аян «Иртыша» Муравьев застал Корсакова уже здесь. Судьба Невельского внушала серьезные опасения. Завойко мрачно пока­чивал головой. Он уверял Муравьева, что Невель­ской наверняка погиб в Амурском лимане. Со слов штурмана Гаврилова, ссылаясь на опыт Российско-Американской компании, Завойко уверял, что это бы­ла сумасбродная и никчемная затея. «Господин Не­вельской фантазер и мечтатель. Не к чему было ри­сковать там, где все известно», – говорил Завойко, и Муравьев уже раскаивался в том, что поддерживал Невельского.

И вдруг 3 сентября, утром, в виду Аяна показа­лось судно. Оно направлялось прямо в порт. Все бро­сились к берегу. «Может быть, это «Байкал»!» – пере­кликались люди. «Судно незнакомое, под русским флагом». – «Неужели наконец «Байкал»?» – «Бай­кал» и есть!»

Быстро были спущены на воду шлюпки, и не ус­пел «Байкал» бросить якоря, как на борт транспор­та уже взобрался Корсаков, подошедший на быстро­ходном вельботе; за ним приближался двенадцативесельный катер Муравьева.

– Откуда вы? – крикнул Муравьев еще издали, увидев стоящего у трапа Невельского.

– Сахалин – остров! Вход в лиман реки Амур возможен для мореходных судов с севера и с юга! Вековое заблуждение положительно рассеяно! – в мегафон отвечал Невельской.

В тесной каюте командира «Байкала» Муравьев со свитой еле разместился. С волнением и любопыт­ством все слушали Невельского, рассказывающего о своем плавании и сделанных открытиях. Это были счастливые, неомраченные часы радости для Невель­ского, часы его триумфа. Радовались и торжествова­ли все встречавшие его, кроме Завойко. Вот что пи­шет в своих воспоминаниях Струве, бывший очевид­цем этой встречи: