Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Меншиков хотя и не очень-то решительно, но про­мямлил несколько слов в защиту амурских деятелей. Перовский выступил более твердо. Поддерживая ге­нерал-губернатора, он говорил, что действия Невель­ского были вызваны важными обстоятельствами, встреченными им на месте. Что следует не только не снимать, а усилить Николаевский пост. И не только усилить, но в устье Амура и на лимане постоянно иметь надежное военное судно.

Бурное продолжительное заседание окончилось без всякого определенного заключения. Ясно было одно: силы слишком неравны и постановление будет не в пользу мнения Муравьева и Перовского. И дей­ствительно, Муравьеву прислали журнал заседания, уже подписанный почти всеми членами комитета.

В журнале после описания различного рода неудобств и осложнений, которые влечет за собой занятие Аму­ра, стояло решение о снятии русских постов, а винов­ника всей этой истории Невельского за действия в высшей мере дерзкие, вредные и противные высо­чайшей воле постановлено было разжаловать в ма­тросы с лишением всех прав состояния. В заключе­ние было сказано, что «призванный в заседание ге­нерал-губернатор Муравьев согласился с этим мне­нием»[35].

Курьер, привезший этот журнал, объявил генерал-губернатору от имени Нессельроде, что его просят «только подписать», а журнал требуют немедленно возвратить. Это было вечером, у Муравьева были гости, и он не исполнил желания Нессельроде. Пред­ложив курьеру чашку чая, он написал свое особое мнение в кратких, но весьма решительных выраже­ниях, высказав принципиальное несогласие с выне­сенным решением.

Сегодня утром Муравьев просил аудиенцию у го­сударя и вот уже одет, чтобы ехать в Зимний дворец.

Вскоре после ухода Муравьева пришел Корсаков, приехавший с Невельским. Нетерпеливо и взволно­ванно ждали сибиряки своего командира. Время тя­нулось медленно, разговор не клеился. Невельской, внешне спокойный, но смертельно бледный, ходил по маленькой гостиной. Наконец послышался шум ша­гов по коридору, голоса. Тревожно вглядываясь в лицо входящего Муравьева, Невельской шагнул ему на­встречу. Радостный вид генерал-губернатора сразу развеял гнетущее настроение ожидавших. С просвет­левшим лицом слушал Невельской рассказ Му­равьева.

Николай I со вниманием отнесся к докладу гене­рал-губернатора о важных причинах, толкнувших Невельского на решительные действия, а когда про­чел постановление комитета относительно Невельско­го, то передернул плечами и, бросив журнал на стол, сказал:

– Поступок Невельского молодецкий, благород­ный и патриотический, и где раз поднят русский флаг, он уже опускаться не должен.

И на журнале написал: «Комитету собраться вновь под председательством наследника престола».

Снова начались заседания комитета в том же со­ставе, но уже под председательством будущего царя Александра II, который принял сторону Муравьева и Перовского. Это раскололо единый фронт против­ников Муравьева. Чернышев, Нессельроде и Вронченко остались в оппозиции. Они не могли отступить от своих прежних мнений, не потеряв авторитета. Результатом разногласий было новое двойственное ре­шение. Оно сводилось к тому, чтобы оставить Нико­лаевский пост в виде лавки Российско-Американской компании и никаких дальнейших шагов в этом крае не предпринимать. Для охраны и других надобностей послать из сибирской флотилии в Петровское зимовье 60 человек при двух офицерах и доктора. Начальни­ком экспедиции по настоянию Муравьева был снова назначен Невельской.

Таким образом, правительство опять оказалось чрезвычайно осторожным и нерешительным, сваливая всю ответственность на частную компанию. Этим са­мым Амурская экспедиция была лишена того автори­тета, размаха, который она должна была бы приобре­сти, будучи экспедицией правительственной. А между тем эта мера ни в какой степени не ввела в заблуж­дение китайцев. Как выяснилось впоследствии, ни ки­тайское, ни другие иностранные правительства даже и представить себе не могли, что люди,

так отважно и беззаветно действующие на Амуре, – представите­ли частного акционерного общества, а не правительственные чиновники. Осторожная методика министер­ства иностранных дел никого не обманула, но лишила экспедицию многих преимуществ и принесла бесчис­ленные беды и неприятности, которые были преодо­лены только личным мужеством и самоотвержением членов этой экспедиции.

Средства, выделенные на содержание Амурской экспедиции, составляли всего лишь 17 тысяч рублей в год, считая и жалованье и расходы на питание и снаряжение.

Как и до сих пор, Невельской оставался лишен­ным и прав и физических возможностей для выпол­нения своей высокой миссии. Но он не опустил рук и не отступил перед непреодолимым, казалось, препят­ствием. С новой энергией и твердой решимостью от­правился он в дальний путь из негостеприимного Петербурга.

XIII. СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ГИБЕЛЬ БАРКА „ШЕЛЕХОВ"

В Иркутске, в маленькой гостиной генеральши Зо­риной, Невельской снова встретился с Катей.

А через две недели в домовой церкви при губерна­торском доме, без шума и блеска, в присутствии только самых близких родных да Муравьева, была отпразднована свадьба Невельского с Катей Ельчаниновой.

Первые дни молодые жили в доме Зориных. Близилось время отправления в экспедицию. Однажды Невельской заговорил с молодой женой о том, как и где она будет жить в его отсутствие.

Веселая, смешливая Катя сделалась вдруг серьез­ной и, твердо глядя на мужа, сказала:

– Мое место рядом с мужем, куда бы ни забро­сила его судьба и долг.

Напрасно горячился Невельской, доказывая, что ей не вынести лишений, трудов и опасностей, связан­ных с путешествием. Катя настаивала на своем, и он скрепя сердце согласился взять ее с собою.

В начале мая Геннадий Иванович с женой отпра­вились в путь. Родные провожали Катю, проехав с нею несколько почтовых станций. Было ветрено и ненастно. Прощаясь, Катя не удержалась от слез. Но вот тарантас, крытый кожей, покатил по грязи, а за ним и подводы с грузом. На крыльце маленькой стан­ции остались провожающие, махая платками.

Достигнув через несколько дней Лены, путеше­ственники пересели в паузки[36]. Лена, серая под дожд­ливым небом, не была так красива, какой ее описы­вал Невельской Кате. В каюте было сыро. Люди хо­дили в мокрой одежде. Кате стало нехорошо, но она стойко держалась и просила мужа не беспокоиться и не отрываться от дела ради нее.

В письмах с пути Катя рассказывала родственни­кам о своих впечатлениях.

«На корабле, 28 мая.

Сегодня мы провели очень дурную ночь, мои доро­гие друзья. До самого утра шел проливной дождь. Теперь прояснилось, и мой муж немного отдыхает после своих трудов. Я же хотя и думала сделать то же самое, но не могла уснуть.

Мои мысли и мое сердце унеслись к вам, и сейчас же сон как бы рукой сняло: его заменило непреодолимое желание поболтать с вами хоть письменно, к сожалению.

Я теперь не такая печальная, и моя веселость на­поминает времена Иркутска.

Если я вам об этом и пишу в каждом письме, это потому, что знаю вашу любовь ко мне и беспокойство дяди на этот счет и я спешу успокоить вас относи­тельно нравственного моего состояния. Ваша Катя очень счастлива, она более и более привязывается к благородному другу, который ее выбрал между все­ми. Я вам клянусь, что опасности столь необыкновенного путешествия меня пугают теперь меньше, чем когда-либо. Если я еще очень страдаю от нашей раз­луки, то мой муж всегда найдет средство меня раз­влечь и успокоить. Он так нежно заботится обо мне, имеет такую глубокую привязанность ко мне, он та­кой благородный, безукоризненный герой.