Путь к перевалу
Шрифт:
«Так… Эта формула из книги… Дальше все по старой схеме… Теперь замена. Кущев сказал, она вполне допустима. И дальше тоже. Логарифмируем… Та-а-ак… Нет, не так! Здесь отделяются не три знака, а четыре. Ну, конечно! Вот откуда он, этот порядок. Эх, черт, пустячная ошибка!» — Саша повернулся и неловко ткнул соседа в бок. Седой благообразный старичок удивленно произнес:
— Как это прикажете понимать, молодой человек?
— А так, что я болван, папаша! — весело ответил Саша и двинулся, на площадку.
«Теперь к Юрию Дмитриевичу! Сегодня же, пока он не уехал, сию
До слуха донесся голос кондуктора:
— Парк культуры!
Вот и хорошо. Сейчас прямо через парк в общежитием а потом в университет. Надо же придумать такое — бежать. И ведь уехал бы, если б не Люся…
Краев поднялся на второй этаж и пулей помчался по коридору. Только что прозвенел звонок с лекции. Навстречу шли ребята из одиннадцатой группы.
— Уф! Кажется, успел, — облегченно вздохнул Колька.
Все столпились возле него.
— Ну что?
— Сашка-то укатил!
— Как укатил? Куда?
— Кто же его знает! Взял барахлишко, и — фью-ю!
Люсе показалось, что пол уходит из-под ног:
— Этого не может быть…
— Вот еще! Я прямо из общежития. Вещей его в комнате нет, и вахтер сказал…
— Как же так можно? — прошептала Люся, бросив, негодующий взгляд на Ивана.
— А я что… Кто мог подумать, что он выкинет такой номер.
— Все равно пошли к Стенину. И ты, Иван. Слышишь!
Но Стенина на месте не оказалось.
— Он у Воронова, кажется, — сказала лаборантка.
— Тем лучше, — ответил Костя. — Пошли к Юрию Дмитриевичу!
Все двинулись к кабинету Воронова. Костя несмело потянул ручку двери. У стола Воронова вместе со Стениным, Бергом и Вадимом сидел… Саша и что-то горячо, им доказывал.
Ребята замерли у раскрытой двери.
Берг взял у Саши записную книжку:
— Интересно! Очень интересно, а, Юрий Дмитриевич? Ведь это намного упрощает расчеты магнитной восприимчивости. Как нам до сих пор не пришло в голову?
Воронов раскрыл лабораторный журнал:
— Возьмем конкретный случай. Вот, рассчитайте, Степанов. — Он назвал несколько цифр.
Саша взял карандаш, придвинул логарифмические таблицы. На минуту воцарилось молчание.
— «Хи» — тридцать шесть и одна на десять в шестой, — сказал Саша, протягивая листок Воронову.
Тот заглянул в журнал:
— Превосходно! Благодарю вас, Степанов. — Он пожал Саше руку. — А теперь расскажите, чем вы так разгневали нашего уважаемого декана.
Костя прикрыл дверь:
— Пошли, ребята, без нас обойдется!..
— Ну, что ты на это скажешь? — нарушил молчание Стенин, когда они остались вдвоем.
— Я думаю, настанет время, — ответил Воронов, — когда за непосещение лекций будут взыскивать не со студентов, а с преподавателей…
— Н-да… Пока у нас не все благополучно в этом отношении. — Стенин прошелся по кабинету. — В последние месяцы мы сделали кое-что. И в общем-то небезуспешно. Но в основном это касалось молодых преподавателей, ассистентов. А вот киты такого
— Едва ли. Я знаю, что и сейчас на лекции он ходит с тем же подклеенным гроссбухом, который еще наши остряки окрестили «Букварем эпохи неолита»… — Воронов усмехнулся. — Да остряками нас бог не обидел. А такого вот Степанова, который бы сказал все прямо в лицо Бенецианову, помнится, среди нас не находилось.
— Что и говорить. Паренек не из робкого десятка. Но и оставить это безнаказанным тоже нельзя.
— Что «это»?
— Посещение лекций у нас все-таки обязательно. К тому же, так разговаривать с профессором…
— Ты никогда не был формалистом, Алексей.
— Ладно, я разберусь в этом деле… Когда едешь?
— Завтра, скорым.
— Надолго?
— Конференция продлится восемь дней. Потом надо будет решить кое-какие вопросы в Академии. Так что недели на две, не меньше.
— Ну, что же, счастливого пути.
— Спасибо. Не болей тут. И… не упускай из виду Степанова. Парень он горячий, щепетильный, неровен час…
— Не беспокойся, за него уже целая делегация ходатайствовала. Студенты. А народ это, сам знаешь, зубастый.
— Что же, неплохо, — улыбнулся Воронов. — Достойная смена. Я верю в нее.
— Ты судишь о нынешней молодежи только по тем, кто с тобой работает. А если говорить о молодежи вообще?..
— …То ты не согласен с моей оценкой? — в свою очередь спросил Воронов.
Стенин ответил не сразу.
— Сложный это вопрос, Юрий. То, что молодые люди стали более смелыми в суждениях, более думающими, ищущими, даже более дерзкими — все это, разумеется, неплохо. Но вот был я на днях в кино, смотрел картину, о которой ты рассказывал, ту, из времен войны. Действительно, трагедия! Ужасная! И вот в самый страшный момент, когда женщина, помнишь, срывает одежду и в отчаянии бросается на мостовую, в зале раздался смех… Я обернулся, как ужаленный. И увидел компанию молодых людей. Вполне благопристойных. И, думаешь, они смутились? Ничего подобного! Рассмеялись еще громче, с вызовом. Как понимать этот цинизм?
Воронов пожал плечами:
— Но ведь олухи были всегда. И не только среди молодежи.
— Нет, Юрий, не упрощай! Олухи, конечно, были всегда. Но олух олуху — рознь, А эти, что глумились над человеческим горем и страданием, открыто бросали вызов всему залу, тем, кто пережил ужасы войны, кто своей кровью заплатил за то, чтобы эти юнцы жили счастливо… — Стенин вдруг побледнел и поднял руку к груди.
— Успокойся, Алеша. И пойдем, пожалуй, домой. Время позднее.
— Нет, постой! Мы с тобой как-то не касались этого вопроса. А между тем он давно уже не дает мне покоя. Да и как можно быть спокойным, когда на каждом шагу сталкиваешься с таким вот разухабистым пренебрежением ко всему, что с детства воспринималось нами как нечто… святое. Да, именно святое, в самом лучшем смысле этого слова. А им, молодым, на это наплевать! И ведь это не рисовка, нет. Им действительно все безразлично….