Путь к перевалу
Шрифт:
— Я выступал против превращения факультета в филиал физмата. Да! Против разрушения нашей традиционной лабораторной базы, против подчинения ее чуждому геологии направлению. Ведь к чему клонит Воронов? К тому, чтобы все ассигнования на оборудование шли на приобретение всяких там электронографов, осциллографов, то есть того, что нужно только ему.
— Но ты сам говорить, что все мы вводим новые методы исследования.
— Вводим. Но если, к примеру, тебе понадобится какой-нибудь радиоактивный изотоп, ты не будешь требовать создания на факультете атомного реактора.
— Гм… допустим.
— Вот то-то и оно!
— Н-да… «Украсить», говоришь?
— Ну, иллюстрировать, что ли. Не все ли равно! Это же геологические работы. Вот для Воронова — другое дело. Ему эти осциллографы стали дороже минералов. Заведующему кафедрой минералогии!
Греков нахмурился:
— К чему столько желчи, Модест?
— Но как же иначе! Разве можно говорить спокойно, когда человек, называющий себя геологом, воспитанный этим факультетом, предлагает отбросить, как старую ненужную рухлядь, то, над чем мы трудились десятки лет. И не только мы, но и сотни, тысячи наших коллег во всей стране!
— Постой, Модест. Я понимаю тебя, но Воронов поднял такой вопрос, от которого нельзя отмахнуться. Он слишком серьезен и сложен. Это верно, все мы не сидим сложа руки. Но ведь главное не в том, как мы работаем, а в том, что мы делаем…
— Ты, я вижу, готов согласиться с этим… отщепенцем?
— Нет, я не разделяю мысли, что геология зашла в тупик или что-то в этом роде. Здесь Воронов, конечно, перегнул. Но то, что в нашей науке не все благополучно, это непреложный факт. И чем скорее мы признаем его, тем лучше.
— Ты это серьезно?
— А ты не согласен?
— Я даже в толк не возьму, о чем ты говоришь! Что у нас неблагополучно? Чем мы хуже других? Количество печатных работ на факультете растет из года в год. И все на должном уровне. Диссертации защищаются тоже, как будто, неплохо. Количество докторов и кандидатов наук — дай бог каждому факультету!
— Не в этом дело, Модест! Как ты не поймешь! Не в том главное, как мы работаем, а в том — над чем работаем. И Воронов справедливо заметил…
— Слушай, Леонид, неужели ты можешь всерьез принимать его выступления? Этот человек враждебен не только нам с тобой…
— Враждебен? — удивился Греков. — Почему враждебен? Я действительно долго не соглашался с целесообразностью его научной тематики и в свое время прямо и не раз говорил об этом. Но и только. А теперь мне кажется, что и в этом я был не совсем прав. Во всяком случае, его последние статьи о связи оптических свойств минералов с магнитными свойствами и структурой кристаллической решетки дают нам очень многое.
— Ну, мало ли…
— Но сейчас речь не об этом. И не о Воронове вообще. Его выступление лишь напомнило мне о том, что давно уже было предметом моих собственных раздумий. Да, Модест, я вижу, что в науке нашей не все благополучно. Сам процесс установления истины остается у нас чисто умозрительным.
— Это почему же?
— Да ведь как мы строим подчас наши теории и гипотезы? Обобщаем имеющиеся в нашем распоряжении факты и на основании этих обобщений делаем те или иные выводы, аргументируя их только тем, что они не противоречат имеющимся фактам. Если же через некоторое время появятся другие факты, не укладывающиеся в «теорию», то на смену ей приходит
— Ну и что же? Истина всегда познается не сразу.
— В том-то и дело, что подобные «теории» не только не приближают нас к истине, но вообще отодвигают задачу отыскания истины на задний план. Ведь сплошь и рядом бывает, что формально логический анализ фактического материала приводит к двум, а то и к нескольким взаимоисключающим выводам, причем все они оказываются как будто равновероятными. На каком же из них мы останавливаемся?
— Ну… на том, который наиболее разумен, который подсказывает наша интуиция… — осторожно ответил Бенецианов.
— Вот-вот! Принимаем за истину то, что нам кажется наиболее вероятным, а подчас и то, что больше соответствует нашим прежним высказываниям или высказываниям наиболее уважаемых авторитетов. А потом спорим друг с другом, убеждаем, доказываем, и в подтверждение своей правоты опять приводим только факты— те, разумеется, которые не противоречат нашей точке зрения, о других мы просто умалчиваем — или цитаты наших единомышленников, или неточности и описки наших оппонентов.
— Но это обычный, так сказать, ход научной полемики. Так было всегда, насколько я помню. И никто не видел в этом ничего предосудительного. Что же касается процесса установления истины в геологии, то таков он повсюду. У нас просто не может быть другого метода познания.
— Ты хочешь сказать, мы не знаем другого метода?
— Это одно и то же.
— Не совсем! Но дело не только в методе. Большим недостатком нашей науки является и то, что не идет она впереди практики. Ведь это же факт, что открытие крупнейших месторождений полезных ископаемых сплошь и рядом делалось геологами-практиками без каких бы то ни было рекомендаций, а то и вопреки рекомендациям ученых-теоретиков. И только после их открытия мы начинаем изучать эти месторождения и в лучшем случае даем указания на наиболее целесообразные методы разведки.
— Как это только указания на разведку! Мы определяем и возраст и генезис.
— А для чего? Чтобы была написана еще одна диссертация? Или создана еще одна «теория»?
— Но ведь наука для того и существует, чтобы объяснять…
— Нет! Нет, Модест, задача любой науки — не только объяснять уже известные факты, но и предсказывать новые! А мы из года в год без конца детализируем, уточняем, классифицируем, приводим в систему все тот же фактический материал. Для вас это — все более дробное расчленение отдельных систем, ярусов, горизонтов. Для нас — все более детальная классификация горных пород. Для палеонтологов — все более скрупулезное описание окаменелостей. Но мы не ставим принципиально новых вопросов, не пытаемся, как сказал Воронов, проникнуть в сущность вещей и явлений.
— Опять Воронов!
— Хорошо, оставим Воронова. Но я припоминаю сейчас одно высказывание Ньютона, который писал, что уподобляет себя мальчику, который отыскивает на берегу яркие красивые камешки, в то время, как у ног его простирается необозримый океан неизвестного. С Вороновым можно соглашаться и не соглашаться относительно его «единой теории геологических процессов». Но то, что мы до сих пор занимаемся лишь собиранием камешков на берегу моря — это непреложный факт, закрывать глаза на который мы просто не имеем права.