Путь к славе, или Разговоры с Манном
Шрифт:
В телефонной трубке гудки… гудки… гудки…
— Алло!
— Фрэн?
— Джеки!
— Я не вовремя?
— Да я тут еду готовлю.
— Могу перезвонить, если…
— Что ты, не надо! Я хочу с тобой поболтать. Сколько лет, сколько зим!
— Я на гастролях был.
— Знаю. Ну и как?
— Хорошо. В общем, по-своему забавно. Я раньше никогда так не разъезжал, поэтому весело получилось. Поработал недельку с Бадди Джи, недельку — с Виком Деймоном, Мелом Торме…
— И какой он?
— Настоящая звезда: важный, но симпатичный. Я тоже
— А «Копа»? Сид сказал мне, что ты будешь выступать в «Копе».
— На следующей неделе, с Тони Беннеттом.
— Джеки, это же здорово! Просто сенсация! Это будет грандиозное представление, я уверена. Мне нужно лететь в Лос-Анджелес на следующей неделе. Пожалуй, я это отменю.
— Не надо.
— Я могу поговорить с…
— Да о чем ты говоришь — «отменю»?
— Это же твое первое важное выступление.
— Первое из многих. Теперь я буду выступать в «Копе» регулярно. Зайдешь посмотреть как-нибудь в другой раз, а сейчас не надо с ума сходить, отменять свои дела. А кстати, что у тебя в Лос-Анджелесе…
— Сейчас, погоди минуточку… тут мне нужно было кое-что с плиты снять.
— Может, я все-таки тебе перезвоню?
— Нет-нет. А что ты…
— Что ты-то собираешься делать?
— …Ничего…
— Что значит «ничего»? У тебя же есть этот важный контракт…
— Ну да. Огромный.
— Важнее, чем мой, — у меня-то вообще никакого нет.
— Да знаешь, что это такое? Связаться с Си-би-эс — все равно что заиметь второго папашу. Эти ребята вечно во все нос суют: прическу мне нужно сделать такую-то, одеваться я должна так-то…
— Ну, это же телевидение. Ты должна хорошо выглядеть.
— А сейчас я плохо выгляжу?
— Да ладно тебе. Ты же знаешь — я тебя красавицей считаю. Просто хочу сказать, что на ТВ ты должна выглядеть…
— Я уже сейчас могу предсказать: однажды они станут учить меня, какие мне петь песни…
— Не станут. И вообще — перестань преувеличивать, всё совсем не так плохо.
— Как Томми?
— Она познакомилась с каким-то парнем из фирмы звукозаписи, из Детройта, он хочет, чтобы она записала пластинку.
— По-настоящему? Замечательно, Джеки! Девочка заслужила это.
— Конечно. Все здорово! У тебя пластинка, у нее пластинка. У всех… Почему ты смеешься?
— Я просто подумала… Помнишь, как, ну, как ты в первый раз увидел Томми — в «Ангеле». Как ты всю ночь торчал возле выхода из клуба и ждал ее.
— Да, это было какое-то безумие.
— А потом она выходит, и ты ей говоришь… Не знаю, что ты ей сказал. Ничего не сказал. И вот она садится в такси и уезжает, а ты так и стоишь…
— Может, ты наконец перестанешь смеяться…
— Тебе нужно как-то обыграть эту историю в своих выступлениях.
— Обязательно. Начну прямо сейчас: «Добрый вечер, дамы и господа. Я вам еще не рассказывал, каким могу быть болваном?»
— Это же личное, Джеки. Это было на самом деле. Мне просто кажется, что, когда рассказываешь про то, что на самом деле было, это очень сме… Ой!
— С тобой все в порядке?
— Обожгла палец.
— Давай я тебя отпущу.
— Да… Пожалуй, мне тут нужно доделать… Только перезвони потом, хорошо?
— Обязательно.
— Потому
— Отчасти. Иногда, кажется, да.
— Но ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю — «скучаю»? Ты же понимаешь, я не по пьяницам скучаю. Не по грошовым заработкам. Я скучаю…
— Да я понимаю, о чем ты.
— Я так и знала — ты будешь думать, что я дура!
— Нет, Фрэн, неправда. Никакая ты не дура.
…
— Ну… Значит, ты мне перезвонишь, договорились?
— Хорошо. Перезвоню.
— Ладно.
…
— Джеки, я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю. Фрэн положила трубку. Я тоже.
«Хорн и Хардарт» находился за углом от вокзала Гранд-Сентрал. Там я ждал Ламонта Перла. Он позвонил мне, сказал, что хочет потолковать. Я не возражал против встречи с этим человеком по двум причинам: во-первых, меня попросила с ним встретиться Томми, а все, чего Томми хотела, Томми получала. Во-вторых, я еще не настолько забыл о том, как был голодающим артистом, чтобы пожелай меня угостить бесплатным обедом хоть свидетель Иеговы, то я не смог бы выкроить для него немножко свободного времени.
Я ждал его за чашкой кофе. Над болтовней посетителей, обменивавшихся полуденной трескотней, над звяканьем монет, перекатывавшихся в автоматах, над спорами за тарелкой супа, за сандвичами, за кусками пирога — надо всем этим разливались звуки радио. Новость дня: Алберт Анастасиа — Ал Безумный Шляпник, Большой Ал, Алберт Палач — получил пулю в голову, сидя в парикмахерской в «Парк Шератон». Мафия свела свои мафиозные счеты. Зверское, кровавое убийство… и все мы с жадностью впивали каждое слово диктора. Болтовня стихла. Монетки перестали звякать. Может, эти мафиози и были всего лишь шайкой жестоких, беспощадных уголовников, но они уже стали такой же неотъемлемой частью города, как Таймс-сквер или статуя Свободы. Они убивали, крали, вымогали. Они облагали призрачным налогом почти каждый товар, каждую услугу в Нью-Йорке. Но они заставляли о себе говорить, поэтому их любили. Вывод: не важно, как ты прославился, важно, что ты знаменит.
И тут он пришел.
Ламонт вошел в ресторан, двигаясь с такой уверенностью, которая сразу покорила все заведение, хотя он ничуть не был похож на человека, уверенного в себе от рождения. Росту в нем было пять с половиной футов. На лице читался полный перечень пощечин, от которых ему, как упорному борцу за первый приз, не удалось в своей жизни увернуться. Работа в сборочном цехе завода «Форд» лишила его руки каких бы то ни было следов нежности. Вы никогда бы не подумали, что такого рода человек примет участие в создании совершенно нового звука — столь свежего, столь гладкого, что — плевать, что это музыка черных, — вся белая Америка будет со стоном умолять, чтобы ее лили и лили ей в глотку. А может, как раз благодаря такому обманчивому впечатлению он и оказался среди авангардистов, проскочив под радар на пути к совершенно новому музыкальному пейзажу.