Путь к смерти. Жить до конца
Шрифт:
Джейн вероятно была того же мнения. Она то говорила Джеймсу, что хочет знать всю правду, то заявляла, что не желает сдаваться — ясно давая понять, что даже один разговор о возможности смерти означал для нее капитуляцию. Джеймс поддерживал в ней надежду. Он рассказывал о подверженности врачей ошибкам, о недавно перенесенной им самим в Нью-Йорке болезни, когда врач не сумел определить наличие у него простого гепатита, несмотря на желтизну его лица. «Познания врачей все еще весьма поверхностны, — сказал он ей. — Человеческий организм остается для них полутайной».
— Я тоже так считаю, — согласилась с ним Джейн. — Чрезвычайно
Однако она говорила также и о том, что ее тело оказалось слабее духа, и Джеймс понял, что, быть может, каким-то усилием воли она заставляет себя примириться с мыслью, что скоро умрет.
Розмари искала удобного случая сказать Джейн правду, которой та, казалось, добивалась.
— Как ты можешь продолжать все время терпеть такие страдания? — спросила она однажды.
Но вместо того, чтобы признаться в том, что она перестала надеяться, Джейн возразила:
— Я помню, как это было раньше.
На это Розмари не смогла ничего ответить, а дочь не пожелала продолжать разговор на эту тему.
Джейн всегда тщательно следила за собой. Когда она не могла содержать себя в чистоте, ей помогали в этом нянечка или Розмари. Но сейчас, насколько могли судить сестры, она была вполне в состоянии встать и пойти в туалет, чтобы помыться. Они знали о ее болях — она жаловалась на них достаточно часто, — но это не делало ее инвалидом, и они старались настроить ее на то, чтобы она сама ухаживала за собой, как могла. Поэтому нянечки не предлагали помочь ей помыться, и она их об этом не просила. Когда же Розмари предложила свою помощь, Джейн в резкой форме отказалась. Виктор пробовал уговорить жену вымыть Джейн, но Розмари оборвала его, заявив, что сейчас не время посягать на ее право распоряжаться собой — оно и так было у нее весьма ограниченным.
Итак, Джейн лежала неумытая. Она даже не чистила зубы. Исходивший от нее запах смущал Виктора. Как-то однажды он извинился перед врачом, который как раз обследовал ее. «Она так слаба, что едва может открыть рот, чтобы поесть, не говоря уже о том, чтобы почистить зубы», — сказал он.
— Мы привыкли к запахам, — легким тоном успокоил его врач. Но не велел сиделкам привести Джейн в порядок. Когда дочь сделала Виктору какое-то особенно обидное замечание, ему захотелось бросить ей: «Джейн, у тебя пахнет изо рта, ты должна что-то с этим сделать», — но остановил себя. Она всегда ухитрялась оставить за собой последнее слово. Когда он все же упрекнул ее — «Джейн, ты ведешь себя по-скотски», она впервые за много дней улыбнулась ему милой, почти кокетливой улыбкой и заявила: «Но я же и в самом деле скотина!»
Глава 6
Вскоре Джейн превели в самый дальний угол палаты, куда сестры не часто заглядывали. Они появлялись, чтобы дать болеутоляющее, но только после обхода других больных, хотя Джейн давно ждала их и страдала без очередной пилюли. Сестрам
Один молодой специалист обычно заходил к ней в конце дня по дороге домой. Он осведомлялся о ее состоянии, сочувственно расспрашивал о последних симптомах, но это была скорее дружеская беседа, чем визит врача. Сейчас перестал приходить даже он.
Когда Джейн все же удавалось поговорить с кем-либо из врачей, она пыталась узнать, что ее ждет, но редко получала ответ. Хотя никто ей ничего откровенно не сказал, Джейн не пребывала в неведении. По всем признакам приближался конец. Она выводила свои заключения из манеры врачей говорить с ней, из того, что, по всей видимости, они перестали бороться за нее. «Зачем же мне здесь лежать, — спрашивала она, — если они ничего не могут для меня сделать?»
Наблюдение за своим организмом подтверждало такое заключение. Она лежала в больнице уже давно, получая соответствующее лечение и уход, но не поправлялась. Ей становилось все хуже и хуже. Она чувствовала, как день ото дня теряет силы. Ела она очень мало. Как-то раз один из врачей нажал ей на живот и нащупал твердый шар. «Вероятно, запор», — сказал он. Джейн была достаточно настороже, чтобы не обратить внимание на это «вероятно». Если это был не запор, то, возможно, у нее появилась еще одна опухоль.
Тот врач теперь избегал ее. Мы подозревали, что он избегал также и нас, и поэтому попытались договориться о встрече с ним. Нам сказали, что он ушел. А когда он вернется? Его ждали только после окончания часов посещения. «Вы к тому времени уже уйдете».
— Нет, не уйдем, — решительно возразил Виктор. — Мы его дождемся.
Мы уселись возле палаты в коридоре, чтобы не дать ему проскользнуть мимо. Врач пришел поздно вечером, бледный и усталый, и сел на скамью рядом с нами. Ему пришлось сделать несколько операций, сообщил он, а потом еще выступить с лекцией. По-видимому, он пытался убедить нас в том, что не избегал встречи с нами, и мы ему поверили. Быть может также, что никто вовсе не игнорировал Джейн. Беспокойство заставляет человека воображать странные вещи.
Врач рассказал нам о сложности заболевания и о вызываемых им страданиях. Он изо всех сил старался беседовать с нами чисто по-человечески. Говоря о болезни Джейн, он, по сути дела, признавал, как мало известно медицине о меланоме. Специалисты, с которыми нам доводилось встречаться раньше, пытались создать впечатление, будто знают, что они делают и держат ситуацию под контролем. Но этот врач не изображал из себя супермена от медицины. У него не было для нас простых ответов и утешения, да, пожалуй, и хоть какой-то надежды. В прошлом наши разговоры с ним были узкоспециальными и деловыми, сейчас же он заговорил о чувствах. Он сказал, что понимает наши переживания, поскольку у него была сестра, страдавшая неизлечимой болезнью. Когда он навещал ее в лечебном учреждении, это было для него мукой мученической, каждое посещение — кошмаром. Он тоже спрашивал себя, неужели ничего нельзя было сделать, чтобы облегчить ее страдания. «Поверьте мне, — продолжал он. — Я знаю, каковы ваши чувства по отношению к этим чертовым врачам».