Путь к Софии
Шрифт:
— Глядите в оба! Если склад загорится — весь квартал взлетит на воздух!
Теперь скорей к комендатуре, к тюрьме! Он снова закричал: «За мной! Вперед! За мной!» Но люди и без того уже следовали за ним. Его неутомимость увлекала и их.
На площади Кафене-баши они наткнулись на крупный отряд черкесов. Те грабили один за другим дома, бесчестили, убивали, выкрадывали детей, девушек. За ними следовала целая вереница повозок.
— Никому не стрелять! — приказал он. — Надо прежде всего захватить повозки. Там наши дети и...
Он хотел было сказать «женщины», но мысль о Неде заставила его умолкнуть.
— Двадцати человекам окружить их... Быстро, братцы! А ты, Велин, вместе с братом берите еще двадцать человек и ступайте в обход справа — отрежьте им дорогу. И ты — ах, это вы, господин Буботинов?!
— Андреа! — расчувствованно воскликнул старый учитель и почтительно пожал ему руку. — В такие времена каждый должен исполнить свой долг!
Тут были многие. Они то возникали, то исчезали перед глазами Андреа в темноте. Он видел даже иностранцев — инженеров фон Гирша и господина Манолаки Ташова, двоюродного брата Неды. Но у него не было времени для разговоров. Он распоряжался людьми, рассылал их в разные стороны, а взгляд его все время возвращался к озаренному пламенем небу. Страх мурашками пробегал по его телу. А что, если он ее уже не застанет? И отца своего? Если не застанет никого? Что, если тюрьма уже сгорела? Он напряг слух. Две минуты... пять минут... Успели ли его люди пробраться к противоположной стороне площади? Первое, что они должны были сделать, — выстрелить. Он слышал совсем близко крики и вопли, слышал орудийные выстрелы и все ждал, что вот-вот раздастся страшный взрыв, когда пожар дойдет до склада снарядов. Тогда наступит конец. Тогда уже не останется никакой надежды...
Вдруг из глубины площади грохнул ружейный залп. И тут же раздался второй залп справа — Андреа даже видел красноватые огоньки выстрелов.
— Надо стрелять и нам! — кричали люди Андреа.
— Нет, еще нельзя! Нет!
— Да ведь черкесы же, смотрите, скачут сюда!
И в самом деле, испугавшись неожиданных залпов, темная масса верховых устремилась в их сторону. Затарахтели повозки. Снова зацокали копыта. Крики.
— Осторожно! Осторожно, повозки... В них наши! Приготовиться! Огонь!
Выстрелили те, что залегли. За ними выстрелили остальные. Густая дымовая завеса прикрыла всех, сгустила мрак, скрыла все. Люди слышали только дикие, изумленные крики, ржание коней, топот. И стрельбу, беспорядочную, безрассудную... Кто-то возле Андреа застонал... потом еще кто-то позади... Кто-то выругался...
Когда дым рассеялся в дрожащих отблесках зарева, они разглядели отдельных всадников, скакавших в боковые улочки. Испуганные лошади без седоков мчались через площадь и отчаянно ржали. Брошенные повозки, перевернутые, прижатые одна к другой...
Без призывов и приказов толпа хлынула на площадь и заполнила ее всю. Никто не глядел на убитых, все кинулись к повозкам. Слышались крики: «Вот ребенок! Ты чей же? А тут женщина... И еще одна. Это жена Данко Вражалии!.. Еще одна... Ах, проклятые! Ох, несчастные... Мученики! Не плачь, молодуха, не плачь! Твой мальчонка? Ну как, нет его там?»
— Братья! Братья! — кричал Андреа. — Скорее! Господин Буботинов... возьмите, пожалуйста, десять человек... Оставайтесь возле этих несчастных... Остальные за мной! К тюрьме!
—
Снова все бросились вперед, — и потому что улица Кадим похожа была на воронку и потому что напротив горел весь квартал, — люди бежали плотной толпой, плечом к плечу, безмолвно, задыхаясь, исполненные неистовым желанием, дикой потребностью убивать...
Прежнее воодушевление, лихорадочная решимость, ощущение того, что он растворился в чем-то огромном, снова овладели Андреа, но вместе с тем в душе его поднимался страх, ужас, что он не сможет найти Неду, что ее увезли и он никогда уже не увидит ее. Неужели не увидит ее никогда?
— Скорее, скорее! — кричал он.
И снова — неужели не увидит ее никогда... А что, если ее уже вообще нет? Стычка с черкесами не выходила у него из головы. Сколько женщин. И все молодые... Боже мой, сколько увезли их в рабство... Их будут продавать... Или же запрут в своих гнусных гаремах...
Когда же наконец сотни разъяренных, вооруженных людей высыпали на площадь перед Черной мечетью, из главных ворот ее стал выезжать обоз с имуществом жандармов. Впереди ехали всадники. Они помчались к Топхане. Неужели они хотят поджечь склад?
— За ними! Догнать их! Манолаки, Калимера! Не упустите их!.. — кричал Андреа.
Пока они накинулись на жандармов и обезоружили их, другие уже шарили в повозках —выясняли, что в них. Андреа распорядился, чтоб они искали Неду, но большая часть бросилась к воротам Черной мечети. Оттуда стреляли, пытались закрыть ворота. Потом словно прорвало плотину, и толпа ринулась в озаренный пожарищем двор.
Шатаясь от изнеможения, Андреа отделился от толпы и побежал к комендатуре. Он никогда еще не бывал тут. Он увидел деревянную лестницу, которая вела наверх, где было освещено, и не колеблясь сразу же поднялся туда. Влево и вправо тянулся коридор. Измученный предчувствием, что все погибло, что Неды уже здесь нет, что ее вообще уже нет в живых, он кинулся бежать по этому нескончаемому коридору, распахивая одну за другой двери камер. Ее нет... ее нет... ее нет. Он побежал в другую сторону. Откуда-то послышались голоса. Кто-то говорил по-французски... Мужской голос произнес: «Он меня ограбил, этот негодяй, и сбежал, но я...» — «Убирайтесь! Я вас ненавижу!..» — услышал он другой голос. И этот голос приковал Андреа к месту. «Пустите меня! Отпустите меня!» — послышалось снова, и в ту же минуту Андреа оказался в глубине коридора. Один только взгляд сказал ему все. Она на нарах. В разодранной одежде. Неузнаваемая. Отбивается от какого-то офицера...
— Ах ты, гадина турецкая! Отпусти ее! — дико взревел он.
Турок поднялся. Схватился за кобуру. Это был Амир-бей. Неда, отчаянно всхлипывая, вся собралась в комочек и прижалась к стене.
Амир узнал Андреа.
— Ты?.. — изумленно протянул он, и рука его, лихорадочно расстегивавшая кобуру, задрожала. — Попал в западню, да?
— Пришел выплатить тебе награду, — сказал Андреа и выстрелил в него одновременно из обоих револьверов.
Турок согнулся, упал. Но Андреа, пришедший в бешенство от ревности, от боли, от отвращения, от всего того, что увидел, продолжал стрелять ему в живот, в грудь, пока у него не кончились патроны в обоих револьверах и пока вопли Неды не напомнили ему, что она тут, рядом.