Путь к тишине. Часть 3
Шрифт:
Митос помолчал немного, но потом продолжил:
— Дункан, а тебе не приходит в голову, что все твои подозрения и опасения на мой счет могли оказаться истиной?
МакЛауд остановился, будто налетев на стену.
— Митос, что ты говоришь?
— Я говорю, что у тебя столько же оснований не доверять мне, сколько поводов доверять.
— Митос, ты меня пугаешь!
— Вот оно опять — точка отсчета, — хмыкнул тот. — Все вернулось на круги своя, я снова твой друг, значит, ничего плохого от меня исходить не может.
—
— А приходилось ли тебе прежде иметь дело с представителями старшего, так сказать, поколения Бессмертных?
— До Дария и Грэйсона — нет.
— Ну, о Дарии сейчас говорить не стоит… А Грэйсон какое на тебя произвел впечатление?
— Сложное.
— А подробнее?
МакЛауд, подумав, сказал тихо:
— Я боялся его. И не знаю, что казалось страшнее — проиграть или победить. Вообще именно так я боялся впервые в жизни… А он…
— Полагаю, чувство страха не было взаимным.
— Нет. Он говорил, что я симпатичен ему, хотя я тогда воспринимал это только как уловку. Он несколько раз смотрел на меня с улыбкой. Мне, опять же, казалось, что он насмехается. Но последний раз он улыбался, когда я выбил у него из рук меч.
— Вот видишь! Пойми, Дункан… хотя, возможно, тебе еще предстоит дорасти до понимания этих вещей… Старшие Бессмертные не всегда оказывают покровительство только тем, кого хотят видеть своими друзьями или союзниками. Мне известно не один и не два случая, когда будущих противников и врагов опекали точно так же, как друзей и учеников. Догадываешься, почему?
— Догадываюсь. Но не хочу думать, что ты видел во мне потенциального врага или противника.
— А я этого не говорил. Я вообще не собираюсь объяснять тебе мотивы своих решений. Я хочу добиться другого.
— Чего же?
— Того, чтобы ты сам смог дать оценку нашим отношениям. От начала до конца.
МакЛауд вздрогнул, и Митос усмехнулся:
— Хотя ладно, о конце пока говорить не будем. Мы оба живы и не собираемся друг друга убивать, так что будущее пока что для нас не закрыто.
— И на том спасибо, — съязвил МакЛауд. — Но пока что я мало понял в твоих рассуждениях.
— Даже о точке отсчета?
— Нет, это понять можно.
— Ну так пойми и остальное. Ты считал, что у меня нет ни чести, ни совести, но это не более чем производные от очень быстро преходящих понятий. Конечно, моя биография не безупречна… Но ведь не все обычаи и традиции времен твоей молодости сейчас считаются нужными и справедливыми. Все преходяще, Дункан, все. Мораль, религия, понятия о правильном и неправильном.
— Может быть, ты и прав, — тихо сказал МакЛауд, глядя себе под ноги. — Но поверить в это… Если нет ничего незыблемого, как жить? Как выбирать дорогу?
— Это и есть самое сложное, — отозвался Митос. — Научись находить точку отсчета в себе самом. Доверять себе, а не кем-то
— Даже так?
— Да. Потому что универсально верного выбора не существует. Есть то, что приемлемо для тебя, для твоей натуры. Тебя сегодняшнего… Оно может оказаться неприемлемым для тебя завтрашнего. С этим тоже нужно учиться жить. Научишься — и будущее будет принадлежать тебе всегда. Застрянешь в прошлом — и в прошлом же исчезнешь, так же, как многие из тех, с кем тебе приходилось сражаться.
— Но чем тогда я буду отличаться от тех, с кем приходится сражаться? Любой из них делал то, что считал нужным и правильным сам, без оглядки на чьи-то правила.
— Далеко не любой. Отрицание правил — такая же ловушка, как слепое им следование. Дункан, не нужно быть в чем-то виноватым, чтобы проиграть бой сильному противнику, и не нужно быть кругом правым, чтобы победить. Ты не избег ловушки, начав связывать свои победы с ощущением собственной правоты. Однако то, что ты хорошо дерешься, означает только то, что ты хорошо дерешься. Только этого для выбора пути недостаточно.
МакЛауд недоверчиво качнул головой:
— По-твоему, любое решение хорошо и правильно, если не оглядываться на чужие правила?
— Ты у меня это спрашиваешь? — с невеселой усмешкой отозвался Митос. — Зная, что я полжизни провел, скрываясь от мной же содеянного в прошлом? Нет. Любое решение может обернуться и злом, и благом, принести и радость, и боль. И то, что представляется благом сейчас, может обернуться бедой завтра. Впрочем, это ты и сам знаешь. Но любое решение должно быть твоим решением. И отвечать за то, что решил, ты будешь сам. Если придется, заплатишь жизнью. Но за себя, Дункан. Не за чью-то ложь, или правду, неважно. Понимаешь? За себя.
Он отвернулся и пошел дальше, молча и глядя себе под ноги.
— Как же, оказывается, все просто, — проговорил МакЛауд, догоняя его. — И все мучения — всего лишь фантазии неопытного юнца. Почему раньше ты не говорил ничего такого?
— А ты бы меня услышал, начни я толковать обо всем этом года три-четыре назад? Уверен, что нет.
— Почему?
— Потому что ты меня в принципе не слышал. Неважно, о чем я говорил. То, что шло вразрез с твоими понятиями, ты просто снисходительно мне прощал — мол, что с него возьмешь, с бессовестного.
МакЛауд горько улыбнулся:
— Да, почти так.
— Ну, а теперь ты, наконец, созрел для того, чтобы количество перешло в качество. Дело за малым — научиться жить по этим новым правилам. Ты неплохо обосновался здесь, самое место посидеть и подумать, — Митос вздохнул и улыбнулся: — Я очень тебя прошу, не трать время на биение себя в грудь. Твои подозрения могли оказаться правдой, и тогда ты бы точно гордился своей проницательностью.
Некоторое время они шли по тропинке молча. Потом МакЛауд задумчиво произнес: