Путь к золотым дарам
Шрифт:
За Днестром леса были гуще, а сёла попадались реже, чем к северу от него. От недоверчивых, напуганных небывалой войной лесовиков трудно было допытаться, куда же подались чёрные всадники и живая-мёртвая голова. Тогда царь пустил вперёд Волха и его оборотней. Трупный запах головы Балора держался долго. Волколаки рассыпались широкой цепью, и вскоре торжествующий вой известил о том, что след взят. Самым удачливым, однако, оказался не оборотень, а настоящий волк — Серячок. Началась охота живых за мёртвым.
След вывел к селу Толковины, где купцы из-за Карпат обычно нанимали проводников и переводчиков. Местный жрец
Солнце клонилось к западу, к предгорьям Карпат, и вслед ему скакал отряд царя. Приходилось спешить. Удалось ли друидам снова подчинить себе голову, и насколько? Не ждёт ли росов в какой-нибудь дубраве смертоносный взгляд? Добравшись до села Тисменица, росы увидели на его месте пепелище. То ли встретили здешние словене друидов рогатинами, то ли захотели колдуны на них попробовать: не ослабел ли взгляд великана после схватки с Солнцем? Огонь действительно был не столь уж силён: многие трупы едва обуглились. Наблюдательный глаз Вышаты заметил в траве несколько изломанных толстых рогулек из дерева. Как видно, чтобы поднимать веко Балору, годились только железные вилы, да и непростые.
За селом несла тёмные воды река Ворона. А за ней духовный взор Вышаты разглядел среди лесистых холмов всадников в чёрных плащах. Они уходили вверх по реке, а вместе с ними катился большой тёмный предмет. Росы преодолели реку — неширокую, но с трудным для переправы илистым дном. Теперь врагов можно было преследовать на слух, и волколаки, снова приняв человеческий облик, вскочили на коней.
Последним скакал Хилиарх. Ему сегодня решительно не везло. Сначала, ещё на Золотой Липе, выпили с Шишком дакийского вина — превосходного на вкус, но очень уж крепкого. Лешему хоть бы что, а эллин еле в седле держался, хотя, казалось бы, привык среди скифов к неразбавленному вину. На переправе его едва не утащил на дно водяной, имевший особый нюх на пьяных, ибо сам, как и весь его род, любил хмельное. К счастью, оказавшийся рядом Неждан послал речного хозяина на дно и ещё глубже и дальше. Теперь, на Вороне, грек снова упал в воду на мелком, перемазался в иле, а сухой одежды уже не было. Хмель от двойного купания и скачки прошёл, но голова сильно болела, и эллин предавался на скаку размышлениям о пагубности ненасытной погони за подвигами, в чём упрекали даже великого Александра столь мудрые авторы, как Каллисфен, Клитарх Александрийский и даже тот, кто сочинил под именем Каллисфена несусветные басни о покорителе Азии...
Вдруг на глаза Хилиарху попалась небольшая уютная долина. У ручья паслись овцы, и пастушка-словенка, здоровая, привлекательная на вид, сидела на камне и пряла шерсть. Пышные рыжие волосы выбивались из-под платка. Грек остановил коня, поздоровался по-венедски и хотел попросить овечьего молока. Но тут из-за деревьев выскочил волк. Овцы испуганно сбились в кучу, но зверь бросился не к ним, а к женщине, злобно зарычал, залаял. Она в страхе сжалась, завизжала:
— Защити, росский воин!
Хилиарх взялся за меч, но вдруг узнал Серячка. Тот ни на кого зря не бросался и стад не трогал. А женщина вела себя как-то странно, старательно прикрывая подолом камень, на котором сидела. А из-под подола выбивалось что-то,
— Кто ты такая? А ну встань!
Женщина завизжала ещё громче. Хилиарх бесцеремонно сгрёб её рукой за волосы, отшвырнул... Вместо камня лежала голова Балора, и лохматое веко её подрагивало. А над долиной уже разносился голос лешего:
— Ах ты, ведьма рыжая! Думала, мы тебя одетую не узнаем?
Нерада сбросила платок, взвихрила руками рыжую гриву:
— Да, я ведьма! Поезжайте прочь и забудьте, что видели, не то в камень вас обращу, а собачонка вашего — в крысу!
Не дожидаясь, пока из него сделают крысу, Серячок молнией бросился на ведьму, сомкнул на горле челюсти. Хилиарх выхватил меч, но удара уже не понадобилось. А голова Балора подскочила и покатилась вниз по долине.
— Куда? — взревел Шишок, бросился следом, догнал, облапил и упал, едва удерживая рвущуюся из рук голову.
Подоспевший волк вцепился в густые космы чудовища.
— Эй, росы, сюда! Поймали, что ловили! — заорал лесовик во всё лешачье горло.
Хилиарх подбежал, поднял меч, но, взглянув на свой короткий римский клинок и на морщинистую кожу века, передумал. Кожа наверняка не хуже носорожьей, да и черепные кости... Вспомнив «Одиссею», эллин поднял обломанный ствол осины и немного затесал его мечом.
— Э, нет, гречин, колом лучше я, а ты пока держи!
Норовистая голова потащила за собой не слишком сильного грека, и тот сумел её удержать, лишь зацепившись ногами за корень. Леший, крякнув, всадил кол в глаз чудовищу. Брызнула бело-красная слизь, прожигая насквозь кафтан лесовика. Дерево пробило кость черепа и глубоко вошло в мозг. Голова замерла неподвижно, а рядом с ней поднялась полупрозрачная тень одноглазого великана.
— Благодарю тебя, лесной дух. Всё-таки меня убил не человек, — произнёс призрак и растаял в вечерних сумерках.
Из-за дерева робко вышел перепуганный пастух, которого чары Нерады лишили на время голоса и движения.
Когда в долину въехали росские всадники, леший и грек встретили их, сидя на голове гиганта и попивая овечье молоко. Вишвамитра, подняв обеими руками кханду, разрубил крест-накрест мёртвую голову. Её остатки русальцы сожгли на осиновых дровах, а пепел бросили в Ворону.
Морвран с Бесомиром недоумевали. Всё шло по их хитроумному плану: увести росов от головы Балора и заманить на речку Велесницу, где их ждало кое-что не лучше исполина. Вместе со скачущими друидами катился, изображая голову великана, чёрный мяч, в который обратилась ещё одна ведьма-друидесса. И вдруг росы повернули назад. Верховный друид мысленно вызвал Нераду, потом Балора. Оба молчали. Тогда он послал Бесомира. Тот подобрался поближе к укромной долине. То, что старший друид там увидел, заставило его бессильно опуститься на землю.
Слёзы текли по лицу Бесомира. Он плакал не о сгинувшем чудовище, не о могуществе, которое оно могло дать. И не о любовнице — у него их хватало. А о единственной душе, которой он мог не опасаться, для которой он был просто Бесомиром, а не опасным и мстительным друидом Буссумаром. Теперь-то он не бросит колдовства, не поселится в лесах: не с кем и незачем. Его уже не трогало падение царства бастарнов и могущества друидов. Одно ему оставалось, чтобы жизнь не утратила смысл: мстить Солнце-Царю, погубить и обесславить его.