Путь к звёздам
Шрифт:
Но в лагере царила атмосфера самой обычной школы-интерната - если исключить охрану. Дети и подростки обоего пола, по земному счёту - пяти-пятнадцати лет, вели себя очень спокойно и корректно и даже разговаривали с землянами только на русском или английском. Те, кто работал в этой системе раньше, рассказали, что было и иначе. Интернированные бунтовали, открыто не повиновались, вели себя вызывающе, презрительно, часто пытались бежать. При побегах их часто убивали, а иногда и им удавалось убить охранника. Всё изменилось с началом недавнего глобального наступления Земли после боёв в системе Сельговии. "Не могу поверить, что они испугались," - удивился Борисов. Ему пояснили: "А они и не испугались. Просто
К своему удивлению, Борисов очень быстро перестал испытывать к сторкам неприязненные чувства. Они были довольно обычные: слушали музыку, в основном похожую на земной фольк, занимались спортом, иногда дрались, гуляли с девочками, учились, читали, смотрели стерео... В девятой комнате откуда-то взялась собака - видимо, притащили местные ребята, с которыми у сторков не столь давно завязалось что-то вроде дружбы; Борисов впервые увидел, как сторки улыбаются и смеются. Собаку очень быстро разбаловали и всюду хвастались ею. Кое-у-кого были зверьки с родины и других планет. Всякий раз, видя этих зверей, капитан вспоминал тот день на Мэлионе, когда был ранен (точнее - фактически убит...) Они прочёсывали дымящиеся, оплавленные развалины. Бой уже кончился. Тащившаяся впереди танкетка вдруг направила блок стволов в какую-то щель - и Борисов, подойдя, увидел скорчившегося там мальчишку лет шести - земных лет... Он прижимал к груди зверька - испуганно дёргающего носиком. Мальчик смотрел в чёрные стволы танкетки, на высящегося перед ним человека, похожего на боевую машину, гладил грязной рукой своего зверя и что-то тихо шептал. Танкетка не выстрелила, потому что человек был безоружен. "Выходи," - сказал Борисов по-сторкадски и пошевелил стволом автомата. Мальчишка, придерживая одной рукой своего зверька и не сводя глаз с землянина, полез наружу... и танкетка с рёвом выплюнула сноп рокочущего пламени поверх головы Борисова. Потом в развалинах нашли изорванного в клочья снарядами мальчишку - всего года на три старше, чем тот, со смешным зверем. Только у этого был не зверь, а самодельная реактивная граната. Танкетке этого хватило - она тут же защитила человека, своего...
...А вот такие надписи появлялись - и нередко. Это было как бы напоминание, что война не кончена.
Борисов взял мел и точным движением убрал диактру над "эйс" в слове "вильк". Положил мел и, аккуратно вытерев руку тряпочкой, повернулся к сторкам:
– Тут нет диактрического значка, - пояснил он.
– По-моему, вы слишком увлеклись спортом и стали забывать правила родного языка. Это недостойно сторков хорошего Рода.
Он ещё раз обвёл взглядом класс и, повернувшись на каблуках, вышел.
Ожидавший снаружи учитель - гражданский, по гражданскому же призыву - вопросительно поднял брови. Борисов качнул головой:
– Всё улажено. И не придавайте этому большого значения. Естественная реакция; странно было бы, окажись иначе.
– Благодарю, благодарю!
– горячо потряс его руку учитель. И признался: - Если честно, я их временами боюсь.
– Не стоит, - резко сказал Борисов.
– Смею заметить, что страх - чувство, недостойное русского и землянина. Помните об этом.
В пустом светлом коридоре у поворота скучал, положив руки на висящий поперёк бронированной груди автомат, охранник - увидев подходящего Борисова, он вытянулся и вскинул подбородок.
– Вольно, - на ходу бросил капитан, сворачивая за угол.
На широком подоконнике - ему сразу бросилось в глаза - лежала планшетка. В таких мальчишки носили школьные наборы, планшетка была точной копией штурманской планшетки военно-космических сил Сторкада, только с электроникой на порядок попроще, конечно. Верхнюю крышку украшал
А отца убили через полгода.
Коснувшись верхнего листа, Борисов подумал об отце снова. Подвигал листы - большей частью чистые, но некоторые - занятые рисунками, по-детски старательными и всё-таки умелыми. Он рисовал хуже, хотя считался в своё время "подающим надежды" на изостанции. Вот странность: никогда не думал, что сторки умеют так рисовать. Капитану вспомнилось, как всё на том же Мэлионе в развалинах дома он нашёл здоровенный альбом по искусству сторков - с потрясающими иллюстрациями - и долго листал его, положив на колено и придерживая автомат локтем. Его поразили каменно-неподвижные, канонические лица портретов, чем-то отдалённо похожие на статуи древнего Египта. Одинаковые и бесстрастные. Впрочем, они и в жизни оставались бесстрастными всегда. Даже у раненых в живот лица не менялись, и с белых губ не срывалось ни слова, ни стона, ни жалобы...
Говорят, в сторкадских полевых госпиталях тише, чем где бы то ни было - никто не кричит. Не позволяет себе кричать...
Вот широкоплечий, изысканно-спортивный мужчина, стоящий в свободной позе возле крупного породистого накъятт - правая рука лежит на бедре, левая зарылась длинными сильными пальцами в густую серебристую шерсть на шее зверя, у упряжи. Удивительно точный рисунок - даже блеск какого-то камня в перстне на указательном пальце правой руки проглядывает из шерсти зверя. Название короткое: "Отец".
А этот - без подписи, очень яркий, как почти всегда мальчишки рисуют войну. Развалины, горящий город, два горящих танка - русские "кирасиры", очевидно срисованные из журнала - много убитых земных солдат, несколько ещё отстреливаются. Сторки - один без шлема, раненый в голову, повернул к остальным благородное лицо, рот открыт, в одной руке - знамя, в другой - бластер; остальные стреляют, бегут следом, неудержимо наступают... Только один - то ли убитый, то ли раненый - обвис на руках товарища...
Русский, земные мальчишки рисуют точно так же. Но с точностью до наоборот.
А в жизни - в жизни убитые падают с обеих сторон. И знамя в бою Борисов видел только однажды - когда его водружали над взятым фортом солдаты, а перед этими - долго и упоённо им размахивали, передавали из рук в руки; каждый хотел помахать...
Какое-то спортивное соревнование, где мечут друг в друга копья - эта мода уже пробралась в соседние Фёдоровичи, да и сам Борисов пробовал как-то такое... Ещё рисунки, ещё...Какая-то девчонка нагишом стоит на берегу реки, обеими руками прижав к лицу со смеющимися глазами пышную массу рыжих волос...
Диактра над словами подписей стояла не ровно, а задиристо отставив одну "ногу".
Как на доске.
– Прошу простить, но это моя планшетка.
Размеренно-правильный голос мог принадлежать только сторку. В двух шагах от капитана стоял Милн, парень из того самого класса, попавший в лагерь с Роаны. Тот самый, что похитил и сжёг земной флаг с какого-то поста.
– Я посмотрел рисунки, ничего?
– Борисов сдвинул рисунки в планшетку и пододвинул её мальчишке. Тот взял планшетку и повесил её через плечо, не сводя полных ненависти холодных глаз с русского.
– Я хочу спросить. Кто был твой отец?