Путь Кассандры, или Приключения с макаронами
Шрифт:
Дядя Леша сколачивал в своей мастерской гроб, стук его молотка разносился по всей обители, и слышать его было невыносимо. Потом он копал могилу возле большой церкви. Я подошла к нему и стала смотреть.
– Дядя Леша! Как ты думаешь, почему, умирая, сестра Леонида говорила о каких-то китайцах?
– Не знаю! Знаю только, что это антихристовы слуги. А еще я знаю, что пора нам отсюда уносить ноги, пока всех не перестреляли. И ты можешь сделать это первая – твоя машина готова.
– Правда? Это очень хорошо,
– Это еще зачем? – закричал дядя Леша, выпрямляясь и яме – она была ему уже выше пояса. – Катись отсюда к своей бабушке, пока не поздно! Ты что, не понимаешь, что происходит? Конец нашему острову, так… – и он добавил что-то по-русски, но совершенно непонятное. По его злющему, выпачканному серой землей лицу прокатились одна за другой и спрятались в бороде две мелкие слезинки. Я молча повернулась и ушла.
Я пошла к матушке, сказала, что мой джип готов, но я хотела бы остаться на похороны.
– Конечно, Санечка, оставайтесь с нами. Вы ведь успели подружиться с сестрой Леонидой… Лебедя вы вместе ходили кормить яблоками, песенки она вам пела… – и она заплакала.
Ох, эта матушка игуменья: ни за кем не следит, а все видит. Наверно, так и должно быть в обители.
Встретив меня вечером возле церкви, дядя Леша спросил:
– Ну? Когда едешь?
– После похорон. Матушка игуменья благословила задержаться.
– Ну вы даете с матушкой! – он покрутил головой и сердито отошел.
Хоронить сестру Леониду несли под успенский светилен «В Гефсиманийстей веси погребите тело мое…» Потом была служба прямо возле могилы. Я стояла позади всех сестер, чтобы никому не мешать, они все плакали молча, а я тряслась, всхлипывала, сморкалась и вообще… Сестры пели вместе с отцом Александром, который служил для сестры Леониды последнюю службу. Когда все умолкли и стали подходить к гробу прощаться, наступила такая тишина, что стало слышно, как в саду падают яблоки. Потом гроб опустили в яму, и все подходили и бросали по три горсти земли. Я тоже подошла и бросила. Мелкие камешки стукались о доски светлого гроба и с шорохом осыпались на дно могилы. Потом сестру Леониду зарыли, дядя Леша вкопал крест из желтых брусьев, и сестры засыпали могильный холмик цветами.
– Ну вот и все, – сказала матушка Руфина. – Больше никому из нас не лежать в земле родной обители. Теперь мы будем собираться в дорогу.
Потом были поминки: все сидели за столом и поминали сестру Леониду блинами. Каждая сестра получила по одному блину, а были они величиной с блюдечко.
– Матушка даже на масленицу уже давно не благословляет печь блины, а вот для сестры Леониды расщедрилась, – шепнула мне сидевшая рядом мать Алония.
– Почему нельзя печь блины в другое время?
– Потому что тесто из них готовится из макарон, а макароны нужны на просфоры.
– Я могу привезти побольше
– Куда ты их привезешь? Мы уходим…
– Куда же вы уходите?
– Не знаю. Боюсь, что этого пока никто не знает. Нас Богородица и так долго здесь сохраняла, другие монастыри уже давно разогнали…
После поминок я подошла к матери Евдокии.
– Мать Евдокия, можно с вами поговорить?
– Говорите…
– Вот вы собираетесь покидать обитель, как я поняла. Как же вы будете уходить? Ведь не пешком же по воде?
– Мы перевезем по очереди всех сестер к указателю на Жизор, а уже оттуда все пойдут пешком, в мобиле с прицепом поедут старушки и иконы.
– Мой джип уже отремонтирован: я могла бы помочь вам в переезде по воде. Я вообще могла бы какую-то часть пути ехать с вами, пока нам по дороге. Мы могли бы перевозить сестер группами от одной стоянки до другой, в салоне джипа можно человек шесть усадить, если расстелить матрацы. Мне кажется, будет правильно сразу всем оказаться как можно дальше от монастырского острова.
– В этом есть резон. Но я боюсь, что мы здорово вас задержим. Мы не соберемся скорее чем за три дня, а здесь оставаться небезопасно.
– Для меня менее безопасно, чем для вас, – я ведь не считаюсь асом.
– За помощь монахиням, да и просто за посещение монастыря вас тоже по головке не погладят.
– Бабушка столько лет это делает и не боится, а я еще только начинаю…
– Начинаете – значит собираетесь продолжать?
– Конечно! Раньше у меня была только бабушка, а теперь вот вы все появились… Вы мне совсем не чужие, мать Евдокия! Я это поняла после смерти сестры Леониды…
– Ах вот как… Ну, в таком случае придется поговорить с матушкой.
Матушка меня благословила дождаться конца сборов и уходить из обители вместе со всеми.
На другой день с утра, после литургии, я вместе с сестрами выносила иконы из обеих церквей – большой и малой. Небольшую часть икон матушка отобрала, чтобы взять с собой, а остальные монахини заворачивали в чистые полотенца, потом сверху оборачивали пластиком и упаковывали в приготовленные дядей Лешей деревянные ящики. Увидев меня за этим занятием, дядя Леша спросил:
– Ты все еще здесь?
– Угу.
– У сестер под ногами болтаешься?
– Угу.
– Зачем?
– Матушка благословила.
– А когда домой отправишься?
– А вот как соберемся, тогда вместе со всеми и отправлюсь. Буду сестер на своем джипе перевозить,
– Вот ты, значит, как…
– Вот так!
Я рассказала ему наш с матерью Евдокией план, сказала и про благословение матушки. Дядя Леша задумался, а потом снизошел:
– А это вы неплохо решили. Только зря вы со мной не посоветовались, я бы придумал, как твой джип поумнее использовать.