Путь на Багряный остров
Шрифт:
– Лард, прикроешь меня щитом, если придется высовываться.
Тот понятливо кивнул: сделаю. У него единственного имеется щит. Кроме того, только он и умеет им пользоваться, – а это целое искусство, мне недоступное.
– Господин Миккейн! – окликнул я капитана «Орегано», спускаясь с мостика.
– Слушаю тебя, Люк! – незамедлительно откликнулся тот.
Это точно голос капитана Миккейна, такие голоса редко встречаются. Говорит он как будто и негромко, но слышно далеко, словно кричит. Только сейчас голос капитана показался мне смертельно уставшим.
– Что случилось, чем мы можем вам помочь?
Возможно,
– Л’хассы, Люкануэль, л’хассы! Два из них пошли трещиной!
Помолчав, Миккейн добавил:
– По-хорошему, убраться бы вам отсюда.
По-хорошему – да, капитан Миккейн прав, и как можно скорей. Кто может обещать, что треснувший л’хасс через мгновение не взорвется с дымом и грохотом, разбросав далеко по округе обломки сразу двух кораблей – «Орегано» и «Небесного странника»? А если рванут сразу два? В каждом заключена страшная сила, и когда она вырывается на свободу!.. Теперь понятно, почему «Орегано» не может подняться в воздух: стоит только дать нагрузку на л’хассы, так сразу и произойдет: дым, грохот, языки пламени и два разметанных по пляжу корабля.
Вероятно, трещины на л’хассах обнаружили еще в полете, и потому «Орегано» срочно спустился в эту бесконечно красивую бухту, так похожую на половинку жемчужной раковины, – чтобы стать атакованными.
– Держитесь, капитан Миккейн! – мне приходилось кричать. Затем я скомандовал Ансельму, застывшему у кабестана: – Энди, три оборота вправо, поднимаемся.
Трех оборотов будет достаточно, чтобы подняться на такую высоту, где наполненный ветром парус сможет сдвинуть «Небесный странник» с места.
Почему-то мне до ужаса захотелось взглянуть на Миккейна, хотя лучше бы я этого не делал.
– Лард, прикрой, – и Аделард загородил меня щитом, когда я высунулся за борт.
Оглядывая палубу «Орегано», я обнаружил столпившихся на ней вооруженных людей, среди которых не оказалось ни одного окудника Коллегии. Либо их нет вообще, либо они спрятались, что сомнительно: при всей моей неприязни к ним назвать их трусами у меня язык не повернется. Кто угодно, только не трусы. Неподвижных тел оказалось намного больше, чем я увидел издалека. Просто их сложили в одном месте, у грот-мачты, чтобы не мешали передвигаться по палубе. Свалены они были довольно небрежно, но до мертвых ли сейчас? Это потом им окажут необходимые почести, сейчас же все думают только о собственных жизнях.
Все произошло, когда я, наконец, нашел взглядом капитана Миккейна, одетого в ярко блестевшую на солнце металлическую кирасу и в свою неизменную кожаную треуголку. Шит Аделарда, прикрывавший меня, внезапно дернулся, и сквозь него показался арбалетный болт. Пробив щит, болт вонзился в борт «Небесного странника», пригвоздив к нему руку Ларда чуть ниже локтя. Я дернулся от неожиданности; болт прошел так близко от моей головы, что при желании я смог бы достать его кончиком носа.
Аделард скрипнул зубами от боли, вслед за ним скрипнул и я. Но не потому, что, дернувшись, умудрился удариться затылком о край щита, – от злости на себя.
«И что, Люк, ты не мог без всего этого обойтись?
– Поднять парус! – заорал я, убедившись, что мы поднялись достаточно высоко.
Аделард стоически терпел, когда Родриг клещами извлекал арбалетный болт из борта «Небесного странника», а затем и из его руки. Хорошо было лишь то, что наконечник болта не покрывали зазубрины, – встречаются и такие.
Затем Амбруаз, ставший у нас за лекаря после того, как исчезла Николь, перевязал рану Ларда толстым слоем разорванного на полоски полотна.
– Ну что, парни, – обратился я ко всем, когда «Небесный странник», набрав ход и высоту, отдалился от места боя. – Надеюсь, ни у кого не возникло мысли бросить «Орегано» в беде?
Судя по взглядам, таких не нашлось. Первой отрицательно покачала головой Мирра, хотя назвать ее парнем никак нельзя.
Видел я ее обнаженной. Так вот, у нее очень женственная фигура, разве что грудь немного подкачала. Хотя ничего удивительного. Если судить по разрезу ее глаз, темных и миндалевидных, в Мирре должна присутствовать кровь степняков-говолов, а у них все женщины такие. Тогда, в одном из заливов Сурового моря, я не один любовался особенностями ее фигуры. Все, кто сейчас был со мной, кроме, разумеется, Аднера, сумели их разглядеть. Правда, вины или желания самой Мирры в том не было. Но сейчас дело не в ее фигуре или размере груди, дело в другом.
Все они прекрасно слышали слова капитана Миккейна и отлично представляют, что с нами случится, если мы окажемся рядом с «Орегано» в момент, когда л’хассы взорвутся. Нас сбросит с неба на землю, как лист, сорванный с дерева порывом холодного осеннего ветра. Только падать мы будет значительно быстрее листа, и выживших не будет.
Я еще раз по очереди посмотрел всем в глаза. Нет, никто не отводил взгляда в сторону, и мне даже стало немного стыдно за то, что я позволил себе в них усомниться. Усомниться в том мужестве, нехватку которого, положа руку на сердце, я чувствовал в себе.
– Что будем делать, капитан? – спросил сразу за всех Аделард, державший в здоровой руке взведенный арбалет, направив его вверх.
«Вот же силища у человека, – в который уже раз восхитился я, – наверняка сможет стрелять из него и с одной руки! А ведь в арбалете весу столько, что обычному человеку и двух рук мало, он очень мощный – латы насквозь пробивает».
И вопрос правильный. Болтов у Аделарда не так много, и двух дюжин не наберется. У аркбаллисты их еще меньше, а каменных игл почти не осталось.
– Гвенаэль, сколько игл по левому борту?
Тот ответил сразу:
– Да с пяток, не больше, капитан.
– А у тебя, Амбруаз?
Пустынный лев только развел руками:
– Закончились, капитан.
И тут же добавил:
– От меня им крепко досталось, – он топнул ногой по палубе, указывая, кому именно, как бы оправдываясь за то, что иглы у него закончились.
Поначалу я намеревался пошутить, что, мол, придется давить напавших на «Орегано» людей железным днищем «Небесного странника», как давят всякую ползающую живность сапогом, но затем отказался. И шутка явно не к месту, и не получится у нас ничего.