Путь на Балканы

Оченков Иван Валерьевич

— А имя?

— Да выдумал я его! К тому же и имя то только похожее. Бернес, а не Барнес… певец такой был!

— Невероятно!

— Геся, простите меня, я не знал, что так выйдет…

— Вы! — с трудом выдохнула бледная как смерть сестра милосердия. — Вы — негодяй!

— Это вы очень мягко выразились, — с готовностью поддержал ее Будищев.

— Подлец!

— Гораздо хуже.

— Я ненавижу вас!

— А вы, наоборот, очень мне нравитесь.

— Вы… да вы с ума сошли, если думаете, что я когда-нибудь стану принадлежать вам! — закричала девушка и убежала в слезах.

— Вот же черт, — печально посмотрел ей в след Дмитрий. — А ведь все

так хорошо шло!

— Н-да, — ошарашенно покрутил головой Лиховцев. — Сколько вас знаю, и вроде бы ко всему уже привык, но вы всякий раз оборачиваетесь новой стороной и ухитряетесь меня удивить!

— Ага, как избушка на курьих ножках, к кому-то задом, к кому-то передом.

— Подождите, — продолжал Алексей. — А ведь Геся искала того, кто принес в Бердичев эту скорбную весть, и именно так и познакомилась со Штерном и мной. Потом они Николаем полюбили друг друга, и она отправилась за ним в действующую армию…. Я такого даже в романах не встречал!

— Гаршину расскажи, может он напишет, — усмехнулся Дмитрий.

— Я, это, пойду, — робко сказал смущенный Шматов и попятился.

— Стоять! — в голосе Будищева прорезался метал, и испуганный солдат против воли встал по стойке смирно. — Федя, я же тебя людским языком просил…

— Прости, Граф, не знаю, как так вышло, не иначе нечистый попутал, — повинился тот.

— Не сердитесь на него, — неожиданно заступился за парня Алексей. — Все тайное когда-нибудь становится явным и то, что она узнала обо всем сейчас, возможно даже к лучшему. Все случившееся все больше убеждает меня, что судьбы не избежать, и если вам с Гесей суждено быть вместе, то так оно и будет.

— Ладно, — махнул рукой Дмитрий. — Иди уж, пока я тебе ничего не наговорил!

— Ага, — обрадованно улыбнулся Шматов. — Пойду я. Только, может это, Хитрова прибрать надо?

— Не вздумай! С твоим счастьем, как пить дать попадешься и к жандармам угодишь. А что ты им можешь наплести, я даже думать не хочу!

— Можно вас поинтересоваться, — неожиданно спросил Лиховцев, провожая глазами удаляющегося Федьку. — Отчего вы пытались свести меня с Гесей, раз уж она вам так нравится?

— Не знаю, — пожал плечами Будищев. — По-моему вы ей больше подходите, и она с вами могла быть счастлива, как, впрочем, и вы с ней.

— Но я люблю Софью!

— Да и на здоровье!

— Нет, вы решительно неисправимы! Кстати, а что за певец Бернес? Никогда о таком не слышал.

— Он еще не родился.

— О, так он, как и вы из будущего?

— Ага.

— Вы опять за свое! Впрочем, согласен, было бы крайне любопытно узнать, какое оно это самое будущее?

— Знаешь, Леха, нам предстоит долгая дорога и я, пожалуй, расскажу тебе о нем все что знаю. Предупреждаю сразу, оно тебе может и не понравиться, во всяком случае, не все!

— Надеюсь, что Геся в дороге успокоится и тоже сможет слушать эти рассказы.

— Это ты к чему?

— Ну, может быть при ней, вы не станете развивать свои идеи о коротких подолах и легкости нравов?

— Ах вот ты о чем, — засмеялся Дмитрий. — Ты отказываешься только потому что не видел их сам. Уверяю, тебе бы понравилось!

Эпилог

Рыбинск город, конечно, не маленький, но нельзя сказать, чтобы очень уж большой. Все друг друга знают, а если уж и не знакомы лично, то, во всяком случае, наслышаны. Поэтому известие о том, что земский врач Модест Петрович Батовский выдает замуж любимую дочь, всколыхнуло весь город. К тому же Софья Модестовна была барышней видной, и редко какое мужское сердце могло устоять

перед ее красотой, поэтому многие захотели взглянуть на ее свадьбу.

В правду сказать, сначала венчание хотели отложить, ведь не прошло еще и полугода, как на войне погиб ее кузен — Николай Штерн. Но даже несчастные родители молодого человека воспротивились этой затее и заявили, что не желают мешать счастью своей любимой племянницы. Софи взамен взяла с них слово, что они непременно будут присутствовать на церемонии, и это условие было принято.

Всякому, кому посчастливилось увидеть Софью Модестовну в то знаменательное утро, наверняка показалось бы, что он увидел ангела, спустившегося с небес на грешную землю и осветившего ее своей красотой. Когда она вышла из кареты, сияя ослепительно белым атласом платья, все ахнули и застыли в благоговейном молчании. Модест Петрович, одетый в свой самый лучший фрак, поспешил к дочери и подал ей руку, чтобы отвести в церковь. Вид его был сияющим, да и разве могло быть иначе, ведь любящий отец провожал к алтарю свою любимую дочь! Длинный шлейф платья несли красиво наряженные девочки из местной лютеранской общины, а самая маленькая из них с важным видом держала коробочку с кольцами.

Вся Пушкинская улица была запружена любопытными, и даже излюбленное место гуляния чистой публики — Карякинский сад опустел, ибо все хотели хотя бы краем глаза увидеть происходящее торжество. Отец торжественно ввел невесту в кирху, и она, под громкие звуки, извлекаемые из стоящей в углу фисгармонии, двинулась к алтарю. Надо сказать, что инструмент, к несчастью, оказался расстроен, и немного фальшивил, но разве эта мелочь, могла испортить торжественность момента?

Все присутствующие тут же встали и почти благоговейно взирали, как Софья идет к своему избраннику. О, избранником такой замечательно барышни, был поистине достойный человек! Август Карлович Штольц, весьма многообещающий инженер-путеец, был молод, красив и весьма небеден! Но самое главное, он был человек прогрессивных взглядов, а карьера его развивалась более чем успешно. Шутка ли, в его годы уже начальник дистанции! Так что всем было видно, что выбор мадемуазель Батовской был весьма удачен, и она согласилась составить счастье на редкость почтенному господину.

— Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, — громко провозгласил пастор, и все с благоговением прислушались к этим проникновенным словам. [93]

Модест Петрович, так расчувствовался, что не мог удержаться от слез, а Эрнестина Аркадьевна сияла так, будто это она выходила замуж.

93

Послание апостола Павла коринфянам.

— Согласна ли ты, Софья, принять в мужья Августа и любить его в горе и в радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

— Да, — с легкой запинкой, отвечала невеста и невольно обернулась на стоящего рядом свидетеля.

Ответом ей был такой прямой и честный взгляд, что она больше не сомневаясь звонко повторила: — да, я согласна!

Голос ее гулко разнесся под сводами церкви, и всем стало так легко на душе, будто собравшиеся почувствовали как на них спустилось божие благословление.