Путь на Балканы
Шрифт:
— Всех денег не заработать, всей водки не выпить, всех девок не перелюбить… но стремиться к чему-то нужно!
— Ишь ты, — покрутил головой весельчак, — только все одно тебе этой крали не видать.
— Кто знает, кто знает, вот что могу точно сказать, так это то, что студенты, как вернутся, тебе за такие слова об этой барышне в бубен настучат.
— Не, не подолеют! — беспечно отмахнулся солдат.
— Это если я им помогать не стану, — улыбка Дмитрия в один момент стала угрожающей.
— Эй, ты чего, Граф, я же шутейно!
— И я пошучу.
— Да ну тебя!
— Эй, Будищев, — подал голос Хитров, — ты чего это, никак драку затеваешь?
— Что вы, господин ефрейтор, и в мыслях не было!
— Вот то-то.
Дорога запомнилась Дмитрию только собачьим холодом и частыми остановками. Дороги на юг были забиты другими воинскими эшелонами, потому эшелоны их полка добравшись до Бологого направились не на юг, а на запад, сделав таким образом изрядный крюк. Иногда патриотически настроенная общественность устраивала военным торжественные встречи. Служились молебны, произносились речи, затем господ офицеров приглашали на обед. Не забывали и про солдат: прямо на станциях в таких случаях стояли грубо сколоченные дощатые столы, уставленные жестяными кружками с чаем и булками. Но чаще, поезда просто стояли, ожидая паровозов или просто своей очереди, поскольку значительная часть железнодорожных путей была одноколейными. Если была возможность, солдаты в таких случаях собирали хворост и палили костры, пытаясь согреться и приготовить пищу. Если удавалось похлебать горячего, люди веселели, начинали балагурить и петь песни.
Случались, правда, и постные дни, и тогда офицеры, как могли, пытались подбодрить своих подчиненных. Особенно эти отличался начальник их эшелона подполковник Гарбуз. Высокий, худой, с болезненным выражением лица, он как мог, старался помочь солдатам, но у него было не так много возможностей.
Поскольку замерзать, стойко перенося тяготы и лишения воинской службы было совершенно не в характере Будищева, он всячески пытался исправить ситуацию: ходил за хворостом, поддерживал огонь, первым вызывался расчищать пути. А однажды они вместе с неразлучным Шматовым притащили невесть откуда целый стог сена, для утепления вагона. Возможно, в другое время это послужило бы поводом для разбирательства, но на их счастье состав скоро тронулся и начальство осталось в счастливом неведении по поводу этого происшествия.
Единственным светлым пятном в этом тяжелом путешествии была остановка в Гатчине. Их разместили в теплых казармах лейб-кирасирского полка, хорошо накормили, но самое главное — сводили в баню. Отмывшись и до исступления нахлеставшись березовым веником, Дмитрий вновь почувствовал себя человеком. Выйдя из парилки, он кое-как натянул исподнее и в изнеможении опустился на лавку и прикрыл глаза.
— Пивка бы, — невольно вырвалось у него.
— Оно бы хорошо, — согласно прогудел кто-то совсем рядом, — да только нету!
С трудом разомкнув веки, солдат увидел здоровенного кирасира с сочувствием смотрящего на него.
— Что, земляк, намаялся? — продолжал, благожелательно улыбаясь, здоровяк. — Ничего, я слышал, вам за ужином еще по чарке поднесут, тогда и разговеешься.
— Есть маленько, — махнул головой Будищев и поскреб ногтями заросший за время пути подбородок.
— Побриться надо? — понятливо спросил кирасир. — Пошли к цирюльнику, он твоему горю поможет.
— Денег нет, — попытался отказаться Дмитрий, но гостеприимный хозяин и слушать его не стал, потащив к взводному брадобрею. Тот, впрочем, не стал возражать, а быстро взбив пену, намазал солдату щеки и мгновенно отскоблил
— У нас, не забалуешь, положено бриться и шабаш, — усмехнулся цирюльник, глядя на рассматривающего себя в зеркало пехотинца. — Правда, усы тебе такие не по чину, чай не гусар, но жалко сбривать было.
— В гусары таких рослых не берут, — покачал головой крепыш. — С его статями впору у нас служить, али в преображенцах!
— Спасибо, братцы, — поблагодарил он кирасиров, — не знаю чем и отблагодарить.
— Ты — гость, — отмахнулся в ответ цирюльник. — Да еще на войну едешь. Велено вашего брата с почетом принимать.
— Граф, вот ты где! — Ворвался к ним взъерошенный Федька, — а я тебя обыскался.
— Чего это он тебя "Графом" кличет? — Насторожились кирасиры. — Или ты их благородных?
— Да какое там, — отмахнулся Дмитрий, — прицепили погоняло, теперь никак отделаться не могу.
— Поосторожнее с такими прозвищами тут, еще услышит кто не надо, ненароком, так будет дело!
— Слышал, Федор, что тебе умные люди говорят?
— Ага, слыхал, а как тогда?
— Тьфу ты пропасть, ты, что моего имени не знаешь или фамилии? Вот так и зови.
— Хорошо, Митя.
— Чего-ради искал то?
— Дык, смотрю, а тебя нет нигде!
— Ладно, пошли. Спасибо вам, земляки.
— Не за что. Всыпьте туркам и за нас, вот и будем квиты.
— Так может, еще сами всыплете, война-то еще не началась, да ведь и не завтра кончится.
— Какое там! Так и будем всю войну, то плац-парад, то развод, то еще какой караул, ети его за ногу. Тоска! Тут и войне рад будешь, от такой паскудной житухи.
Но это было исключением из правила, и дальше опять пошли бесконечные версты пути, ночевки в холодных вагонах и прочие "прелести" зимнего путешествия. Чтобы хоть как-то скоротать время, солдаты рассказывали друг другу байки, смешные случаи из прошлой жизни. Впрочем, жизнь русских крестьян совершенно не изобиловала занимательными историями и веселого в ней было мало. Тяжелый труд, высокие налоги, да еще и непомерные выкупные платежи за землю. Наконец, запас историй истощился, а байки пошли на второй-третий круг.
— Эх, барчуки, — посетовал как-то дядька Никифоров, — хоть бы вы чего рассказали интересного? У вас то житье всяко повеселее нашего было!
— Я, право, не слишком хороший рассказчик, — смутился Алексей Лиховцев, — да и студенческая жизнь не так уж и занимательна. Учеба, экзамены, уроки чтобы прокормиться…
— Тебя послушать, у студентов не жизнь, а каторга, — усмехнулся Дмитрий.
— Нет, конечно, но…
— Девушка-то у тебя была? — перебил его Будищев.
— В смысле, девушка? Невеста, что ли… да, то есть, нет.
— Как это?
— Ну, мы не объявляли о нашей помолвке, но она мне твердо обещалась…
— Понятно, значит — нет!
— Эх, Граф, взял да и оконфузил человека, — покрутил головой Никифоров, — у тебя-то, видать, от девок отбою не было?
— К нему невеста приходила, — ни к селу ни к городу, встрял в разговор несносный Шматов, — я видал!
— О, как и что, справная девица?
— Ага, глазастая!
— Эх, Федя-Федя, глаза-то в этом деле, как раз не самое важное…
— Да ладно вам, охальникам, все бы про баб, да про непотребство какое, — строго заявил другой старослужащий солдат — дядька Супонев. Господа студенты, как ни крути люди грамотные, книжки читали разные. Может, растолковали бы нам, как она жизнь-то дальше будет? Полегче станет когда, простому человеку, али как?