Путь на Балканы
Шрифт:
— Господин штабс-капитан, — отдал честь Дмитрий, — разрешите обратиться к господину подпоручику.
— Изволь, — удивленно уставился тот на него и что-то добавил по-немецки.
— Младший унтер-офицер Будищев, по вашему приказанию…
— Вот что, — прервал его доклад Самойлович, — становись-ка, братец, к орудиям.
Унтер, немного наклонив голову, вопросительно посмотрел на Линдфорса, но тот лишь взволновано махнул рукой: исполняй, дескать.
— Слушаюсь, — невозмутимо ответил Дмитрий, хотя приказ показался ему на редкость идиотским. По его мнению, артиллеристы
Встав к картечнице, он принялся быстро вращать винты наводки, поднимая стволы вверх, затем вытащив из кепи перышко и, внимательно посмотрев на него, прикинул поправку на ветер. Легонько крутнув рукоять, сделал пару выстрелов, и поняв что прицел взят верно, дал длинную во весь магазин очередь, по приближающейся турецкой цепи.
— Смотрите, штабс-капитан, — доверительно шепнул жандарму прапорщик. — Ручаюсь, такого вам прежде видеть не доводилось!
И действительно, ударивший по османской пехоте свинцовый ливень, прошелся по ее рядам, будто серп по стеблям спелой пшеницы. Аскеры падали один за другим, устилая своими телами каменистую землю, но продолжали двигаться вперед. К одинокой митральезе тут же присоединились залпы нежинцев и болховцев и скоро русские позиции стали покрываться клубами порохового дыма. Будищев же, не дожидаясь пока митральезу перезарядят, перешел к другой, и принялся наводить ее. Закончив с установкой прицела, он вдруг вызверился на штатных наводчиков:
— Эй вы, олухи царя небесного, я, что один воевать должен?
На этот раз по наступающим врагам ударило сразу две картечницы и под их огнем турки сначала остановились, а потому подались назад. В этот момент к всеобщему веселью присоединились пушки и среди османов начали рваться снаряды. Это для османов оказалось уже чересчур и они, сообразив, что противник куда сильнее, чем они рассчитывали, бросились отходить к Констанце. Увидев, что те отступают, русская кавалерия снова заняла места в седлах и начала преследование.
— Спасибо, братец, — с чувством поблагодарил все еще стоящего у картечницы Будищева Самойлович, — век не забуду!
— Рад стараться, ваше благородие, — вытянулся в ответ унтер и хитро усмехнувшись, добавил: — Спасибо многовато, а вот рублей десять было бы в самый раз!
— А по сопатке? — беззлобно усмехнулся в ответ прапорщик, уже привыкший к его шуткам.
— Вот так всегда, — сокрушенно вздохнул Дмитрий, под смешки артиллеристов, — как в бой — так братец, как из боя — так по сопатке!
В этот момент прискакал адъютант Тинькова и, не спешиваясь, прокричал:
— Полковник выражает артиллеристам свое полнейшее удовольствие!
— Рады стараться! — нестройно откликнулись неготовые к похвале солдаты, но посланец, не слушая их, уже развернулся и поскакал назад.
Все это время Вельбицкий с интересом наблюдал за происходящим, не делая, однако, попытки вмешиваться. Но после похвалы полковника, он неожиданно вытащил из-за пазухи бумажник и, вынув из него трехрублевый билет, протянул его Дмитрию.
— Красненькую многовато, однако, стреляешь ты и впрямь отменно, так что
— Покорнейше благодарим, ваше благородие! — строго по уставу отвечал тот ему и что-то негромко добавил, отчего жандарм искренне рассмеялся.
Когда унтер ушел, изнывающий от любопытства прапорщик тихонько спросил у штабс-капитана:
— Прошу прощения за таковую неделикатность, но… что он вам сказал, когда вы дали ему денег?
Вельбицкий на мгновение принял официальный вид и строго посмотрел на Самойловича, будто тот предложил ему нечто неприличное. Но затем, ухмыльнулся и доверительно прошептал:
— Этот стервец сказал, что его высокоблагородие господин полковник в таком возрасте, что за полнейшее удовольствие следует никак не менее четвертного! Каково?
Услышав ответ, Самойлович так расхохотался, что едва не свалился с лошади, а Вельбицкий с удовольствием к нему присоединился.
Бой, однако, был еще не закончен. Турецкая пехота, не смотря ни на что, отходила в полном порядке, ожесточенно огрызаясь на попытки русской кавалерии атаковать ее. Артиллерия же, рискуя попасть по своим, более не могла оказывать казакам и гусарам поддержки. Поэтому Тиньков, оставив с пушками и картечницами команду подпоручика Линдфорса, с остальными ротами перешел Соленик вброд и продолжил наступление.
— Ну, что вы так долго? — крикнул Будищеву стоящий на берегу Самойлович.
— Быстро только кошки родят, — пробурчал тот в ответ, ощупывая длинной палкой дно.
— Не слышу!
— Кажется, есть, — выдохнул тот, и устало побрел к берегу.
— Пройдут пушки?
— Должны.
— Замерз?
— Да, как бы, не май месяц!
— Налил бы тебе водки, чтобы согреться, но, увы, нету!
В ответ на это Дмитрий только покачал головой и, отцепив от пояса жестяную флягу, сделал изрядный глоток. В воздухе отчетливо запахло спиртом, а унтер демонстративно закрутил крышку и вернул фляжку на место.
— Вам, вашбродь, не предлагаю, вы за рулем.
— Что?! — выпучил глаза Самойлович.
— Верхом, говорю, — поправился Будищев. — Лошади отчего-то страшно не любят запах ракии. Будет жаль, если ваша брыкаться начнет.
— С чего это она брыкаться начнет? — удивился прапорщик, но вдруг его обычно смирный конь потянулся к унтеру, как будто пытаясь укусить.
— Вот видите, — невозмутимо заявил тот, немедленно отскочив. — Так хватанула бы зараза!
Самойлович в ответ только посмеялся и, легонько поведя поводьями, отъехал к готовым к движению упряжкам картечниц.
— Трогай!
Повинуясь его приказу, ездовые хлестнули лошадей и начали переправу. Животные не особо охотно пошли в холодную воду, однако одни солдаты тянули их за поводья, другие подталкивали митральезы и зарядные ящик, так что скоро взвод Самойловича оказался на другой стороне. Затем наступила очередь пушек и вслед за митральезами через Соленик двинулись упряжки четырехфунтовок. Они были куда тяжелее, но, тем не менее, общими усилиями и их удалось перетащить через водную преграду, после чего можно было двигаться дальше.